День конклава близился, и два посольства продолжали лоббистскую работу среди кардиналов, подталкивая их к избранию Пачелли. Итальянский посол отправил своего ближайшего подчиненного встретиться с Фрицем Менсхаузеном, вторым человеком в посольстве Германии. Менсхаузен «неоднократно настаивал на кандидатуре Пачелли в качестве папы», сообщал итальянский посол и добавлял: «Это стало бы оптимальным решением для Германии, а кроме того, возможно, позволило бы разрядить напряженность в отношениях между Святым престолом и рейхом». Итальянский посол считал, что немецкие кардиналы, скорее всего, поддержат избрание Пачелли. Если за него решат проголосовать и французские, то другие иностранные кардиналы тоже к ним присоединятся. Правда, было не так ясно, как поведут себя итальянские кардиналы, составлявшие большинство в Священной коллегии. «Они винили кардинала-камерленго [Пачелли] в слабохарактерности, в том, что он слишком склонен уступать давлению». По мнению итальянского посла, «это было довольно обоснованное беспокойство»[49]
.Кардинал Пачелли председательствует в Апостольской палате, февраль 1939 г.
На другой день, за 48 часов до начала конклава, два посла снова встретились, чтобы, так сказать, сверить часы. Берген рассказал о своих встречах с немецкими кардиналами, которые заверили его, что займут «примирительную» позицию. Один из них уже трижды встречался с Пачелли, который выражал и желание наладить отношения между Ватиканом и Германским рейхом, и заинтересованность в том, чтобы стать понтификом. Пиньятти сообщал: «Теперь мне очевидно, что его избранию будут противиться именно итальянские кардиналы, среди которых он не пользуется особой симпатией»[50]
.В дни накануне конклава кардинал Пачелли также встретился с французским кардиналом Альфредом Бодрийяром. Преодолев некоторое замешательство, Пачелли откровенно заявил о своих шансах. «В конечном счете он станет примирителем», – записал Бодрийяр в дневнике. Единственной помехой на этом пути среди французских кардиналов-избирателей оставался самый молодой из них – 54-летний Эжен Тиссеран, единственный кардинал Римской курии с явно антифашистскими настроениями и к тому же единственный неитальянский кардинал в центральном аппарате католической церкви. Этот могучий пышнобородый иерарх заявил французскому послу, что у Пачелли, несомненно, есть достоинства, ибо это человек немалой культуры, обладающий неплохими дипломатическими способностями, но он слишком слаб, его слишком легко запугать и сломить. Французский посол считал, что Тиссеран – «до некоторой степени
В былые времена конклавы проводились в течение нескольких дней после смерти папы, поэтому неитальянские кардиналы зачастую прибывали слишком поздно и не успевали проголосовать. На сей раз, чтобы им было удобно, был установлен довольно длительный период между кончиной Пия XI и созывом конклава (более двух с половиной недель). Конклав должен был начаться 1 марта. Впрочем, не всем нравилась такая отсрочка: бесконечные политические интриги вокруг избрания нового папы многие воспринимали с неодобрением. Это в значительной степени касалось череды полусекретных закулисных встреч зарубежных дипломатов с теми кардиналами, которые принадлежали к числу их соотечественников. «Надо затворить кардиналов в какой-нибудь келье, едва они прибудут на конклав, и заставить их с утра до вечера читать молитвы», – шутил папский нунций в Лиссабоне[53]
.Церемония открытия конклава началась с утренней мессы в капелле Паолина, расположенной в Апостольском дворце[54]
. Здесь, среди массивных стен, украшенных фресками, в том числе двумя шедеврами Микеланджело, секретарь службы латинских писем, обычно отвечающий за подготовку латиноязычной корреспонденции папы, ледяным монотонным голосом прочел проповедь, показавшуюся слушателям бесконечной. Днем кардиналы (каждый в сопровождении того или иного римского аристократа в качестве почетного эскорта) проследовали в Сикстинскую капеллу. Там вдоль каждой стороны знаменитого святилища капеллы (также украшенного фресками) были заранее установлены снабженные балдахинами столики для 62 выборщиков. (В последнюю минуту в помещение ворвался бостонский кардинал Уильям О'Коннелл.) На каждом столике имелись чернильница, ручка, чистые бюллетени, палочка красного сургуча, спички и свеча[55].