Папа сожрал меня, мать извела меня

— А если машина?

— Не будет ее. Они уже все в церкви.

— Тут даже спрятаться негде, — пожаловалась она.

— Да прямо тут и присядь, у дороги. Господи, вот ты зануда-то.

— Я не удержу равновесия.

Он не раз до этого замечал — на льду или на высоте, — насколько оно у нее шатко.

— Удержишь. Вот. Дай руку, обопрись на мою ногу. Только на ботинок не написай мне.

— Или себе, — сказала она, присев на корточки.

— Может, помягче станут.

— Не смеши меня. Со мной сделается недержание.

Это из набоковского «Бледного огня» — они оба его обожали, еще когда их заигрывание осторожно развивалось через социально приемлемый обмен книгами. У нее все получилось. В великой ирландской тиши запустения хрупкое журчанье казалось шумным. Пссшшшшшли-пип. Элленсон вскинул голову — посмотреть, наблюдают ли ястребы. Он откуда-то знал, что ястребы могут читать газету с мили. Но что они в ней разберут? Заголовки, растровые картинки? Кто знает, что видит ястреб? Или овца? Они видят лишь то, что им необходимо. Пучок съедобной травы или рывок полевки в укрытие.

Вивиен встала, натянула трусы и колготки на мелькнувшие проблеском лобковые волосы. Мощный аммиачный дух взвился следом за ней, незримо поднимаясь с придорожной земли. О, давай заведем ребенка, подумал он, но не выразил вслух этот внутренний крик. Слишком поздно, слишком стар. Пара двинулась дальше, онемелая от миль, протекших под их ногами. Они достигли верхней точки дороги и увидели далеко внизу крошечную оранжевую звездочку их «тойоты-компакт» от «Евродоллара», оставленной в изгибе обочины на первом перекрестке. Когда они спускались к ней, Вивиен спросила:

— А Джинэнн понравилась бы Ирландия?

Сейчас странствие памяти в такую даль получилось с трудом.

— Джинэнн, — ответил он, — нравилось все — первые семь минут. А потом ей становилось скучно. Что это ты вдруг ее вспомнила?

— Из-за тебя. У тебя на лице была Джинэнн. Оно другое, не такое, как от Клэр. От Клэр ты делаешься как бы унылым. А то Джинэнн — свирепым.

— Дорогая, — сказал он ей, — ты придумываешь.

— Вы с Джинэнн были такие молодые, — продолжила она. — Я только в школу пошла, а вы уже были женаты и с ребенком.

— У нас была жадность пятидесятых. Казалось, нам все дастся, — сказал он, довольно рассеянно, старательно соглашаясь. Его-то ноги в затасканных кожаных туфлях тоже начали бунтовать — спускаться оказалось труднее всего.

— Тебе это все еще кажется. Ты не спросил, нравится ли Ирландия мне. Беккетовская эта пустота.

— И как, нравится? — спросил он.

— Да, — ответила она.

Они вернулись туда, откуда начали.

* * *

«Синюю бороду» Шарля Перро иногда воспринимают как историю, предназначенную для подготовки юных дев к суровым потрясениям семейной жизни. Такую интерпретацию отлично поддерживала кровавость этой сказки: она одновременно щекотала нервы и ужасала читателя. Однако, многие бескровные современные вариации, особенно эта, покойного Джона Апдайка, впечатляют не менее. Хоть его пара — наши современники, образованные и явно любящие друг друга люди, они, тем не менее, обременены болезненной связью, требующей от них поблажек и тайн друг от друга, и, хоть и нет за всем этим комнат, забитых окровавленными конечностями, оно мучительно само по себе. Преткновение Джорджа и Вивиен — не в том, что они не любят друг друга, а в том, что любовь не отменяет тихой мрачности любого супружества. Даже когда сами выбираем себе возлюбленных, мы отдаемся на милость их внутренних жизней — того пространства, где они обитают дольше всего.

— К. Х. С.

Перевод с английского Шаши Мартыновой

Рабих Аламеддин

ПОЦЕЛУЙ, ПРОБУЖДАЮЩИЙ СПЯЩИХ

Франция. «Спящая красавица» Шарля Перро

Мама отдала распоряжения, служанки приступили к уборке. Одна вымыла полы и протерла их щелоком, другая пропылесосила гостиную. Мама веером разложила по кофейному столику журналы, чтобы название каждого различалось с одного взгляда. Мне оставалось лишь наблюдать за всем происходившим.

Я взяла щетку, расчесала — вернее, распутала — волосы и объявила:

— Я замухрышка.

Мама на миг замялась.