Para bellum

Но он не знал, что скромно одетая кра­сивая женщина со странными глазами ни на минуту не выпускала его из поля зре­ния, что она видела, как он покупал фаль­шивую бороду, фуражку и плащ с капюшо­ном, и, самое главное, что, наблюдая за дверью фирмы «Импэкс» сверху, с площад­ки четвертого этажа, она все же нашла время осмотреть коридор и обнаружить сверток. После этого ей не останется ни­чего другого, как вынуть из сумочки ре­вольвер, дослать патрон в патронник и спо­койно прицелиться в лоб поднимающемуся по лестнице предателю, когда он, наконец, решит воспользоваться спрятанными пред­метами...

В пятницу без десяти девять утра Лёльке со стальным чемоданом, обтянутым зеле­ной кожей, явился, как было условлено, в контору фирмы «Импэкс». Один из сопро­вождавших его охранников вошел внутрь и остался у двери кабинета вице-директо­ра, другой стоял под окном. Эти не таи­лись. Трое других, во главе со штурмфюрером Конрадом Рейтером, составляли, если можно так выразиться, вторую линию ох­раны и старались соблюдать хотя бы ви­димость маскировки. Сам Рейтер стоял у бассейна. Под крышей двух сообщающихся домов, в полутемном проходе, притаилась Дорис Шерер с пистолетом в раскрытой сумочке. Бюлов пришел бы в умиление от количества пистолетов, готовых к стрельбе на площади Рокин.

— Извольте обождать здесь, господин Моссе, — сказал Рубинштейн, едва клиент прикрыл за собою дверь и опустил чемо­дан на пол. — Я приглашу того, кто вам нужен.

— Не понимаю, — несколько растерял­ся Лёльке.

— Я говорю о паспорте. Человек из по­лиции, который все это устроил, не хочет при свидетелях.

Объяснение явно не удовлетворило штурмфюрера, но Рубинштейн не дал ему времени соображать дальше. Он исчез за дверью, которая вела в смежную комнату, и оттуда через секунду появился Гай, оде­тый в черный плащ и котелок. В руке у него был тощий портфельчик.

— Имею честь говорить с господином Герзоном? — спросил он вкрадчиво.

— Да.

— Я из полицейского управления, госпо­дин Герзон. Благоволите получить ваш паспорт. Деньги уже уплачены.

Лёльке взял протянутую ему книжечку, раскрыл ее и с минуту, не меньше, не под­нимал головы. Гай видел, как у него сна­чала побледнело, а потом покраснело ли­цо, как запылали малиновым цветом бе­лые уши, заиграли на скулах желваки.

Так, не поднимая головы, он исподлобья уперся взглядом в лицо Гая и выдавил из себя:

— Что за шутки?

— Я не шучу, — сказал Гай грубо. — Это всего лишь фотокопия того паспорта, который вы хотите получить.

— Сколько же вы еще хотите?

— Вы ничего не поняли, герр Герзон. И какой вы Герзон? Вы даже и не Моссе.

Лёльке все еще не мог понять, что же тут происходит. Только правая рука сама вдруг вспомнила, что в заднем кармане брюк у него есть пистолет и предохра­нитель снят еще в отеле.

— Не надо, — очень убедительно про­изнес Гай. — У вас за дверью охрана, и под окном тоже, и еще есть. Я это знаю. Но если вы поднимете шум, голландский паспорт с вашей фотокарточкой на имя Герзона уйдет в Берлин... С описанием всей этой некрасивой истории.

— Что вам надо?

— Я хочу, чтобы вы честно исполнили поручение, которое вам дали. Потом бла­годарить будете.

До Лёльке, наконец, дошло, что все рух­нуло, но он никак не мог взять в толк, кто этот человек, по чьему приказу действует, с какой целью. Он только отчетливо ощу­щал, что влип в очень нехорошую исто­рию. Обрывки мыслей кружились в голове, не желая выстраиваться ни в мало-мальски логичную догадку, ни в какое-либо реше­ние. То ему казалось, что перед ним кто-то из неведомых агентов штурмбанфюрера Бюлова, то мелькало подозрение, что это вербовщик из какой-то иностранной разведки, то являлась мысль о гангстерах. Но ведь он сейчас своими ушами слышал: от него требуют честно исполнить долг, то есть сдать деньги в банк. Значит, варианты с вербовщиком и гангстерами отладают. А если это человек Бюлова — зачем ему тут разводить церемонии, пугать паспор­том? Все вертелось в горячей голове Клау­са Лёльке, и он молчал, словно онемел. Состояние, в котором он пребывал, глаз врача оценил безошибочно. Не давая рас­сеяться шоку, Гай положил на стол авто­матическую ручку и три стодолларовые бумажки, вынул из бювара чистый лист и тихо приказал:

— Возьмите эти деньги и напишите рас­писку.

Он вынул из рук Лёльке фотокопию пас­порта и за локоть подвел его к столу:

— Пишите, вам же лучше будет. Ну!

Лёльке сел в кресло Рубинштейна.