Парадокс Ферми

Вот для этих сахарная косточка с мясом в любимом отечестве найдётся всегда.

— Ну, было предложено, — пожал плечами Брагин, подмигнул своим и уселся к столу. — Нам больше достанется.

Завершал энергетическую трапезу глоток армянского коньяка, настоянного на зёрнах кофе, чтобы кровь бежала веселей. Гады-прикомандированные тоже что-то пили, потрошили песочные коробки штатовских пайков, включавших, насколько Брагину было известно, свиные отбивные по-ямайски, мягкий сыр с перчиками холопеньо и молочный коктейль и прочие декадентские изыски. Ели в сторонке, в молчании, всем своим видом словно говоря — у нас, людей доверенных, своя компания, а у вас, портяночников, своя. Вот и весь психологический контакт.

Скоро с едой было покончено, и каждый, пользуясь моментом, занялся своим делом. Кто-то проверял снаряжение, кто-то не спеша курил, кто-то, привалившись к камню стены, чутко, вполглаза, дремал. Брагин вытащил карту. В нынешнем лабиринте грозненских улиц чёрт мог сломать не только ногу — рога…

— Что, капитан, спортивным ориентированием увлекаетесь? — заглянул через плечо старший из двоих сукиных детей. — Да уж, совок, Расея немытая. Расслабься, капитан, у нас всё как в аптеке.

И с видом превосходства вытащил забугорное устройство спутниковой навигации, происходившее, не иначе, из Пентагона.[32] На маленьком экране действительно всё было как на тарелочке. А в глазах прикомандированного, помимо гонора, светился издевательский вопрос: ну и кто здесь на самом деле главный?

Всё, гад, достал. Двух командиров на маршруте не бывает. Либо железное единоначалие, либо дубовый макинтош. Сразу для всех.

— Здо

рово! — восхитился Брагин. Не торопясь встал, этак ласково взял сукина сына под правый локоток. — Извините, можно вас на пару слов в приватной обстановке?

Пока отходили в сторонку, в угол напротив мертвецов, у него даже не в сознании, а где-то в спинном мозге оформилась последовательность действий: для начала в четверть силы, расслабленной рукой приголубить стервеца в пах, а когда его скрючит вдвое, крепко защемить двумя пальцами шнобель, да не просто защемить — резко повернуть, чтобы сразу сопли, слёзы, кровь, неудержимый стон… и полное понимание принципов единоначалия.

И быть бы по сему, но за миллисекунду до начала движения прикомандированный вдруг спросил:

— Слушай, капитан, раз уж приватная обстановка… Прости за любопытство — что ты там в кармане всё время мусолишь? Талисманчик небось? Жена подарила на счастье?

Спросил без подковырки, тем беззащитным тоном, каким на фронте самые заскорузлые мужики рассказывают о сокровенном. Брагин помолчал, выдохнул и сказал:

— Не жена. Мама.

Он действительно никак не мог выбрать достаточно надёжного места для простенького маминого колечка. Носил его сперва на цепочке на шее, но прочность цепочки вызывала сомнения, и Брагин заменил её крепким шнурком. Потом насмотрелся на безголовых, как этот бедолага-танкист, мертвецов, и колечко переехало в нагрудный карман. Хотя, если Брагину вправду суждена была пуля или осколок, не всё ли будет равно?..

Прикомандированный кашлянул, отвёл глаза и сказал:

— А я вдовец. Дочку вот у мамы оставил.

«А у меня и дочки-то нет». Брагин никак не мог решить, переиграл его собеседник или пресловутый психологический контакт возник сам собой. Ладно, будем посмотреть, что дальше получится. Тем временем снаружи успела сгуститься темнота — ненастный зимний день уступил место ночи. Внутри подвала сделалось как в гробу, тем более что они не зажигали огня, просто потому, что ещё не надоело жить.

— Пятиминутная готовность, выходим! — глянув на часы со светящимися стрелками, велел Брагин.

Ребята начали включать и проверять ноктовизоры, а он почему-то вспомнил, что у гаранта вроде бы имелся любимый внук призывного возраста. Спрашивается, поедет ли он сюда восстанавливать конституционный порядок? Как любимый дедушка велел?.. А ведь ни хрена не поедет. Пусть холопы подставляют башку. Велика мать Расея, народом пока ещё полна. А если что, бабы новых дураков нарожают. Вот так, на том и стоим.

…Вокруг в розовом цвете ноктовизоров лежал мёртвый город. Однако в развалинах кое-где теплилась жизнь — вдалеке шла беспорядочная стрельба, жутко выли и лаяли одичавшие собаки. Ближе похоронными голосами гудел ветер, остовы домов пялились глазницами пустых окон. И хватала за ноги липкая, как клейстер, грязь здешней так называемой зимы.