Парадокс Вазалиса

Он сделал небольшую паузу, выбирая лучшую формулировку для окончания своей фразы.

— Это представляется мне не слишком научным. Пока что мы не располагаем ни единым доказательством того, что папа действительно предал анафеме Вазалиса и запретил упоминать его имя.

Давид пожал плечами.

— Есть лишь один способ добиться неопровержимого подтверждения моих разглагольствований, как вы их называете, и заключается он в отыскании копии какого-нибудь отрывка из сего трактата или же, что было бы лучше, полного текста. На данный момент у меня нет этому доказательства. Что правда, то правда.

— За пять лет поисков вы не нашли ничего существенного. Что же тогда, за исключением того факта, что Када был еще более упрям, чем буриданов осел, заставляло профессора надеяться, что хотя бы один экземпляр этого трактата где-нибудь сохранился?

— Не знаю, — признался Давид. — Этой темой он начал интересоваться очень давно. Перелопатил большинство основных европейских фондов, начиная с Национальной библиотеки Франции и заканчивая архивами Ватикана; был в библиотеке Кембриджского университета и Национальной библиотеке Испании. Одним словом, искал повсюду, но не находил ничего убедительного. Тем не менее обескураженным он отнюдь не выглядел. Профессор твердо придерживался того мнения, что этот экземпляр ждет его где-то, что им суждено однажды встретиться.

— Резюмирую сказанное вами: Када провел почти четверть века, следуя интуиции. Я правильно вас понял? И все это на средства налогоплательщиков. При желании в подобных изысканиях можно усмотреть и пустую трату денег.

Давид с трудом устоял перед желанием перепрыгнуть через ужасное бюро красного дерева, которое отделяло его от декана, для того чтобы заставить того пожалеть о своих провокационных словах.

Стратегия собеседника была ясна, как день. Декан хотел припереть Давида к стенке, и когда тот совершил бы непоправимое, ему даже не понадобилось бы прибегать к научным аргументам, чтобы вышвырнуть наглеца из Сорбонны — это сделала бы охрана. Он смог бы наконец избавиться от нежелательного сотрудника, даже не запачкав рук.

В глубине души Давид уже смирился с тем, что его университетская карьера мертва и погребена. Перспектива сбить с декана спесь при помощи кулаков ему даже нравилась, но он не мог позволить себе попасться в столь топорно сколоченную ловушку.

— Вы делаете несколько поспешные выводы, но, в принципе, мы можем говорить и об интуиции.

Давид не слишком верил в то, что только что сказал. Возможно, Альбер Када и был упрямым, как осел, цикломитиком, но уж точно не идиотом. Он не стал бы так долго гоняться за «De forma mundi», если бы речь шла о чистой химере.

Точка зрения декана была пристрастной и ограниченной и не имела ничего общего с тем широким взглядом на вещи, которым, как предполагается, должен обладать университетский работник. Что бы он ни услышал, это уже не могло изменить его мнение.

А ведь для того, чтобы понять, как сильно он заблуждался насчет своего коллеги, достаточно было всего лишь взглянуть на ситуацию с другого угла. Предчувствия пожилого профессора в действительности следовало интерпретировать как совокупность логических выводов. Они были плодом досконального знания той интеллектуальной среды, в которой эволюционировал Вазалис.

Альбер Када не нуждался в обнаружении материальных доказательств существования Вазалиса — ему и так было известно, что идеи последнего продолжают жить, скрываясь где-то в глубинах коллективной западной памяти. Бесчисленные книги, прочитанные профессором, вывели его на тот уровень, на котором любая убежденность принимает нематериальный характер. Люди ограниченные, такие, как декан, едва ли способны представить себе подобную широту взглядов и тем более приблизиться к ней.

— Не знаете, финансовых затруднений Када случаем не испытывал? — поинтересовался декан.

— Деньги для него ничего не значили. Ему на них было абсолютно наплевать.

— Возможно, какие-то личные проблемы?

— Почему вы у меня все это спрашиваете?

— Ушел из жизни один из моих преподавателей. Я просто пытаюсь понять, чем могло быть вызвано самоубийство.

Смущенный настойчивостью декана, Давид повысил тон.

— Довольно с меня этих вопросов… Я хочу знать, куда вы клоните.

— Я бы на вашем месте хорошенько подумал, прежде чем ступать на этот путь, — раздраженно бросил декан. — Лишь я один могу помочь вам выбраться из того тупика, в который вас угораздило забрести.

— С тем же успехом вы можете меня и потопить. Желаете выкинуть меня из Сорбонны — что ж, валяйте, и прекратим эту демагогию.

— Если бы я хотел во что бы то ни стало от вас избавиться, вас здесь не было бы уже сегодня. Вы что, действительно полагаете, что я стал бы тратить на вас время?

Это признание заставило Давида несколько поумерить пыл. Он отказался от мысли встать и уйти, хлопнув дверью.

— Значит, ничего необычного в поведении Када вы в последние месяцы не замечали? — продолжал декан.

Давид мысленно вернулся в те дни, что предшествовали смерти наставника. Одно воспоминание всплыло из глубин памяти.