Паранойя. Маскарад (СИ)

Чертов Ист-Энд, район недостроенных многоэтажек и хижин эпохи Гражданской войны. Только взглянув на эти чахлые, потемневшие от времени, дома, воображение рисовало картины из фильмов ужасов. Вот в этом доме точно живет семейка каннибалов, они сидят сейчас в рваных майках у семейного стола, измазанные чем-то липким и отвратным. О, а там логово маньяка педофила, через покосившиеся деревянные ставни пробивался слабый желтый свет, наверное, мучает очередную жертву. А в этой лачуге варят мет, вон даже дымок поднимается из печной трубы.

Хуже было только в Дрешере.

Ещё один умирающий старый район мегаполиса, похожий на гангрену, чернеющий в оконечности, на отшибе.

Номера домов были перепутаны или стерты, улицы заканчивались так же резко, как и начинались, пересекались и спутывались. Я с трудом нашел нужный адрес, и то лишь благодаря маяку в виде высокого купола над вереницей низких крыш.

Я остановился напротив двухэтажного особняка старой постройки, выходя из авто, наступил в лужу, под каблуком хрустнула ледяная корка. Похоже, будет снег.

Монумент былых времен, с длинным развалившимся шпилем на синей крыше, кирпичный труп мрачно нависал надо мной. За ржавой оградой был засыпанный листвой грязный дворик и сломанная садовая беседка. Серые потрескавшиеся стены и заколоченные окна не предвещали ничего хорошего. Я втиснулся между гнутых прутьев, прошёл через двор. Особняк окружала небольшая парковая зона, возможно, некогда это был сад. Теперь мрачные пихты и мертвые лиственные лишь придавали скорбному прибежищу более гиблый вид, деревья попадали друг на друга и опирались на стены, давно погибший плющ своими остатками опутывал кованые витражи.

Массивная узорчатая дверь была заперта. Странно, что местные не попытались проникнуть внутрь за все эти годы. Замок выглядел совсем старым, как и само полотно и, после нескольких ударом плечом, внутри что-то треснуло и дверь со скрипом приоткрылась. Впереди зияла черная полоса безысходности, и я шагнул ей навстречу.

Передо мной был огромный пыльный холл. Две деревянные лестницы с гигантскими перилами, загибаясь змеей, поднимались на второй этаж, с высокого потолка свисала массивная стеклянная люстра, а на самом потолке было расположено мансардное окно, через которое свет и попадал в помещение. Стены тоже были украшены деревом с вычурным тиснением, пол покрывала черно-белая плитка в шахматном порядке. Старый добрый британский стиль.

Я поднимался по ступеням, мягко ступая по истлевшему ковру, лестница скрипела под весом моих шагов, приют пытался поговорить со мной. Это было плохое место, дурное, темное, заснувшее давным-давно, и я чувствовал это в тяжелом и застойном воздухе. Касаясь пальцами перил, я видел, как по ним скатывались былые постояльцы этого приюта, половицы под ногами ещё помнили легкий бег детских ног, старинная кладка привыкла внимать крики и шум, а не безысходное молчание. Музыка стала громче, я шел на её зов, хотя отдал бы всё, чтобы не оказаться здесь.

Второй этаж был в худшем состоянии, вода просочилась с протекающего потолка, разводы на панелях и набухший пол был тому подтверждением. Я продвигался вперед по коридору, лишь заглядывая в открытые дверные проёмы по бокам. Это были спальни, старые железные сетчатые кровати стояли в ряд, на одной из них сидела забытая кукла, почерневшая от времени. На деревянном полу валялись разбросанные листы из детских книжек, сломанные игрушки, разорванная подушка, в углу притаилось кресло каталка.

В следующей комнате стояли столы, это был учебный кабинет. Стены были оклеены некогда яркими рисунками, ранее сказочные сюжеты выглядели устрашающе, под воздействием влаги они могли изображать только уныние и смерть. Солнце больше не светило желтыми красками на зеленую травку, милые звери мутировали во что-то невообразимое, карандашные кораблики тонули в пучине черных волн.

Библиотека. Потолок обтянула плотная сеть паутины, те книги, что ещё остались на пыльных полках, никто больше не прочтет. Под ногами мешались кубики с буквами, на шкаф оперся трехколесный велосипед, и, обходя его, я наступил на что-то мягкое. Это оказалась оторванная голова плюшевого медвежонка, – кто-то вырвал ему глаза пуговки, а тело посадил на книжный стеллаж. Я положил голову медведя на изодранное тельце, почему-то мне показалось, что это важно.

В конце коридора была игровая комната. Большое просторное помещение, очищенное от игрушек и столов, отсюда вынесли весь мусор, вымели грязь. Здесь они это и сделали. На старой штукатурке были рисунки маски с паучьими лапами, я насчитал двенадцать граффити по периметру. Я присел рядом с одним из них и ладонью протер старый паркет. Доски набухли и окрасились в темный цвет, кровь так просто не сотрешь.

“Но до того, график был другой, было много пропавших детей и подростков”. – Моим мыслям вторили слова Аддерли. – “Если учитывать схему, то дети должны были пропасть в прошлый раз, когда культ был активен”.