Парашютисты

- Как же еще? Другого пути пока нет.

Слободкин вздохнул с облегчением и протянул Кузе похрустывающий треугольник.

- Брось на вокзале в Клинске.

Кузя повертел конверт перед глазами и сказал:

- К маме зайду. Письмо опущу. Только открой секрет: кому ты все строчишь?

- Кому, кому! Тебе что, трудно?

- Нет, почему же? Но ты все-таки скажи. Влюблен? Да?

- Не надо, сам отправлю, раз так...

- Ну ладно, ладно. Знаю, кореш у тебя в Клинске, и ты ему каждый день пишешь. Верно? Кореш?

- Кореш.

- Скачко? И. С.?

- И. С.

- Иван, что ли?

Слободкин оглянулся по сторонам и тихо, но твердо сказал:

- Инесса.

- Имя какое-то редкое.

- Обыкновенное. Инесса, Ина, - обиделся почему-то Слободкин. - Только ты молчал бы, раз догадался. Кузя, как мог, успокоил Слободкина:

- Видишь ли, догадался не я один, догадалась целая рота, и давно уже, но молчать я умею. И рота умеет молчать.

Слободкин не ответил. Вид у него был совершенно обескураженный.

- Ну, хорошо, хорошо, - сжалился Кузя, - нет у тебя никого в Клинске, кроме кореша. Так и запишем: нет никакой Ины.

- Тише ты! - взмолился Слободкин.- Ну есть, есть. И что из того? Кому интересно? Только мне да ей.

- Ишь ты какой! Все ребята свои письма из дома вслух читают?

- Читают.

- Ты слушаешь?

- Слушаю.

- А в свои дела пускать никого не желаешь? Здорово, значит, тебя забрало, если ни с кем не делишься. Точно я говорю?

- Точно.

- Ну, тогда прощается, - похлопал по плечу Слободкина Кузя. Красивая?

- По-моему, очень.

- Фото! - протянул ладонь Кузя,

- Да я... Да у меня...

- Фото, говорят тебе.

Слободкин долго рылся в карманах гимнастерки, будто и в самом деле не помнил, есть ли у него фотография. Наконец извлек крохотную, с почтовую марку, карточку.

- Вот, смотри, только, чур...

- Иван Скачко?

- Ага.

- Ничего. Очень даже ничего. Одобряю.

...В эту ночь Слободкин рассказал Кузе историю своей любви. Их койки стояли рядом, у самого окна, и, когда все в роте заснули, Слободкин зашептал над самым ухом товарища:

- Познакомились мы случайно в Клинске. Помнишь, когда под Новый год к шефам ездили?

- Я не ездил.

- Ты-то в наряде был, а вот мне повезло.

- Так уж сразу и повезло?

- Ты слушай, она такая хорошая... Я думаю теперь о ней все время. Где бы ни

был - на занятиях, на стрельбах, в самолете,- из головы не выходит. Ночью

вижу ее.

- Кто ж такая?

- В школе учится. Кузя тихонечко свистнул.

- Но ты не подумай, не девчонка какая-нибудь, Умница, и

ямочка на щеке.

- Ямочка?

- Когда улыбнется, уползает вот сюда, - Слободкин показал на своем лице, куда именно уползает ямочка.

- Криворотая, что ли?

- Дурак ты, Кузя. От счастья это, понимаешь?

- От счастья?

- Ну да, от счастья. Неужели не понятно? Вот ты с парашютом лучше всех прыгаешь, но в жизни совсем не разбираешься.

- А ты откуда знаешь, что от счастья?

- Она сама пишет; "Твоя счастливая И.". В каждом письме,

Хочешь, покажу?

- Чужие письма читать не полагается. Я человек интеллигентный.

- Интеллигентный? А когда ребята свои письма вслух читают, слушаешь?

- Когда читают, слушаю, но сам носа не сую.

На рассвете зашелестел Слободкин клинскими письмами над ухом Кузи. Каждое действительно кончалось словами: "Твоя счастливая И.".

- Значит, по-настоящему? - уже совершенно серьезно спросил Кузя, когда Слободкин дочитал последнее письмо.

- Я так понимаю. Только чтобы рота ни в коем случае...

- Вот затвердил: рота, рота... Рота, она тоже не каменная, все поймет, если надо.

- Я тебя умоляю.

- Не умоляй, я тайну хранить умею. Но рота, по-моему, кое о чем догадалась.

- Ты шутишь?

- Почему шучу? Ни людям, ни тем более ротам с любовью шутить не полагается.

Они рассмеялись - тихо-тихо, как смеются только очень счастливые люди. Даже дневальный ничего не услышал.

А может, просто у тумбочки стоял деликатный человек и, в нарушение всех уставов, делал вид, что не дошло до его слуха ни звука из того, что шелестело, жужжало, вздыхало всю ночь за его спиной?

Почти все ребята в роте действительно знали о том, что Слободкин влюблен, но никто над ним не смеялся, хотя над некоторыми подшучивали будь здоров. Слободкину каждый хотел помочь.

- Так смотри же не забудь, опусти прямо на вокзале! - еще и еще раз просил Кузю Слободкин.

- Теперь уж не забуду, - многозначительно отвечал Кузя, - теперь я ваш болельщик. Два - ноль в вашу пользу, твою и И.С. Скачко...

Провожали Кузю всей ротой, всем наличным составом. Наверное, ни один дипкурьер в мире не возил с собой чемодана, так туго набитого письмами.

Вернулся Кузя ровно через пять дней, но успел справиться со всеми поручениями. Были, конечно, своевременно отправлены и письма, предназначенные И.С. Скачко. Именно письма, а не письмо, ибо Слободкин в последнюю минуту вручил Кузе целую пачку посланий, помеченных одним и тем же всей роте запомнившимся клинским адресом.

Сперва на вопросы ребят Кузя отвечал коротко и лишь вечером в курилке немного разговорился.

- Москва как Москва. Все на месте. Только одна вещь меня удивила очень.

- Какая?

- Немцы.

- Что немцы?

- Прохожу по улице Горького, от площади Пушкина к Моссовету. Представляете?

- Ну-ну?