Парашютисты-диверсанты Сталина. Прорыв разведчиков

Отто был настолько поражен такой наглостью, что на секунду замер с отвисшей челюстью. Но вскоре пришел в себя и одним словом сообщил вслед надменному эсэсовцу свое мнение о персоне последнего. На всех языках мира это слово означает полное отсутствие мозговой деятельности в голове у человека.

Гауптштурмфюрер остановился так резко, словно натолкнулся на невидимое препятствие. Молниеносно развернувшись, он с перекошенным от гнева лицом выхватил из кобуры пистолет и прицелился Отто в голову.

Но барон фон Камп был не из пугливых. Он смотрел в глаза противнику, всем своим видом выказывая презрение и отвращение. Так они стояли друг напротив друга: один – дрожащий от гнева и второй – спокойный и недвижимый, как скала. Автоматчики в оцеплении замерли в ожидании непредсказуемой развязки. Эсэсовец первым не выдержал и отвел взгляд. Но парабеллум в дрожащей и немного опущенной руке был все еще направлен в сторону летчика.

Отто надоела эта мизансцена. Он засунул руки в карманы, повернулся спиной к противнику и не спеша направился сквозь цепь автоматчиков. Видимо, именно этого и ожидал эсэсовец. В его глазах сверкнула молния. Он резко вытянул руку вперед и направил ствол пистолета в спину фон Кампа.

– Нарушение периметра охраняемой зоны! Стой! Стрелять буду! – скорее провизжал, чем прокричал гауптштурмфюрер, белый от напряжения палец на спусковом крючке начал сгибаться.

Раздался выстрел. Отто вздрогнул и остановился. Выпущенная с расстояния около семи метров пуля должна была войти точно между лопаток летчика.

Но в последний момент чья-то железная рука дернула кисть с пистолетом вверх. Пуля ушла в облака. Объятый безумной яростью, тщетно пытаясь вырвать руку из охвативших ее стальных тисков, эсэсовец повернул голову и наткнулся на жесткий застывший взгляд светлых глаз. На него в упор смотрело невыразительное лицо майора Дамфельда.

– Однако, гауптштурмфюрер, вы как-то странно относитесь к своим служебным обязанностям, – неожиданно мягким голосом, словно ничего и не произошло, изрек майор. – Вы только что хотели застрелить исполняющего обязанности коменданта аэродрома. Я наблюдал со стороны и буду вынужден доложить о данном инциденте вашему начальству. Не думаю, что оно будет в восторге.

Закончив свой короткий монолог, Дамфельд подошел к Отто, цепко взял того под руку и увлек за собой прочь от места недавнего инцидента.

– Господин барон, – жестким тоном негромко произнес контрразведчик, глядя прямо перед собой, – второй раз за сутки вы чудом избежали гибели. Если бы по дороге сюда у моей машины, например, спустило колесо, то сейчас вы бы не шли рядом, а лежали неподвижно на травке. А наш новый «друг», – неопределенный кивок куда-то назад, – уже докладывал бы в Берлин о ликвидации вражеского диверсанта. Кстати, его фамилия Хайнц, Гельмут Хайнц. Если вам это ничего не говорит, то сообщаю: он дальний родственник Гиммлера. И по моим данным, характер у господина Хайнца скверный – он завистлив, злопамятен, психически неуравновешен. Поэтому не советую поворачиваться к нему спиной!

Тут Дамфельд замолчал, а после небольшой паузы продолжил уже более мягко:

– Я изучил ваше личное дело. Нигде не сказано, что вы упрямы и идете напролом как танк. Наоборот, отмечаются такие качества, как рассудительность, дисциплинированность, хладнокровие, четкое выполнение приказов. В общем, характеристики безупречные. Но сейчас не об этом. Я также обнаружил весьма интересное донесение годичной давности, написанное на имя командира авиационной группы одним из ваших сослуживцев. В нем сообщается, что в конце июля 1940 года, – точное число я не помню, – вы участвовали в воздушном бою с англичанами над южным побережьем Британии и сбили вражеский истребитель, пилот которого выпрыгнул с парашютом. Так вот, автор донесения пишет, что хотел уничтожить вражеского летчика, но вы по радиосвязи запретили это делать, передав, что атакуете сами. Вы сделали два захода на английского пилота, но не стреляли. В итоге англичанин благополучно приземлился, а вы впоследствии заявили, что не открывали огонь, так как заклинило оружие. В конце автор данного рапорта высказывает мысль, что не стреляли вы умышленно, и поднимает вопрос о благонадежности обер-лейтенанта фон Кампа. Что на это скажете?