Парень из преисподней

Андрей подождал, пока за Кривцовым закрылась герметическая дверь, и вошел в кабину стерилизатора. На вогнутой стенке чернели большие буквы: «Помни!» А внизу помельче: «Всеобщий космический устав. Пункт сто второй. Параграф пятый. Категорически запрещается выход на исследуемую планету в нестерилизованном скафандре, а также вынос предметов, могущих вызвать заражение инопланетной биосферы, равно как атмосферы, гидросфера и геосферы, активной органической субстанцией Земли. Нарушение карается…»

Биолог иронически скривил губы. Все-таки капитан в своем педантизме доходит до смешного. К чему эта настенная пропаганда? Автомат не откроет дверь в ангар, пока в кабине останется хотя бы один полудохлый земной вирус. Захочешь — не выйдешь. И ничего не вынесешь… Разве только бактериологическую бомбу. Но таких бомб давно уже никто не делает.

Андрей повернул рубильник. Кабину стерилизатора охватило синее пламя…

* * *

Полет казался бесконечным. Гофрированная тарелка дископлана, слегка наклоняясь, казалось, неподвижно висела в воздухе, а внизу широкой лентой раз и навсегда заведенного транспортера неторопливо бежал узорчатый ковер. Удручающая правильность фигур, отупляющее разнообразие сочетаний — ни одного повтора! — модель вечности, сделанная из детского калейдоскопа.

Усмехнувшись, Андрей вспомнил, как пяти лет от роду он взял из рук отца чудесную трубочку, как жадно приник к черному круглому зрачку, ожидая невероятного. Целую неделю, забыв обо всем на свете, он истово крутил игрушку. Он хотел понять смысл или хотя бы добиться повторения рисунка, но трубочка крутилась, и узорам не было конца, в изменениях не было смысла. Он очень обиделся тогда и со слезами разбил папин подарок, а потом долго и недоуменно смотрел на осколки зеркалец и цветные стекляшки — где же прекрасные и таинственные фигуры?

Он смотрел вниз, на завораживающую игру цветов и линий, и его потянуло повторить тот удар, рассеять наваждение.

Андрей включил автопилот и закрыл глаза.

Думать не хотелось. Сказывалось многодневное нервное напряжение, огромная усталость от изнуряюще кропотливой работы. Он попробовал представить себе Землю, свой дом, квартиру, лицо Нины, своего сына («Надо же — сын!» — скользнула по губам удивленно-счастливая улыбка), но все расплывалось в какое-то бесформенное ощущение большого доброго тепла, далекого и полузабытого, а в сонном сознании помимо воли всплывала всякая дребедень, обрывки недавно виденного и слышанного: сиреневый куст на фоне мертвых глыб лабира, Кривцов с носогрейкой у портьеры («Ей еще и десяти миллиардов лет нет. В самом соку…»), высокомерно-снисходительный Медведев («Согласен… Вполне ординарная планета»), хохочущий Бремзис («Если ты считаешь стерильный углекислый газ воздухом — пожалуйста!»), тусклый ряд САЖО-5, решетчатые диски возбудителя…

Стоп! Углекислота и ультрафиолет… Оживающий жук…

Андрея толчком выбросило из полудремы, и в голове загудела, стремительно раскручиваясь, какая-то звонкая ледяная сила.

Спокойно. Главное — спокойно. С самого начала.

Итак, лабир. Кристаллы дозвездного вещества, из которого, по-видимому, состоит темное сердце нашей галактики. Планеты класса «К» чужаки в нашем звездном мире. Они оттуда, из темного сердца. Странные небесные тела, одинаковые до неправдоподобия. Различен только возраст. Словно там, в галактическом центре, работает гигантский штамп, время от времени выбрасывая в пространство свои изделия-близнецы. Зачем?

Кристаллопланеты всегда окружает бессонная стража — двойная звезда. Словно специально для того, чтобы создать вокруг мощные пояса ультрафиолета, радиации и пульсирующей гравитации. Через эти пояса не прорвется ни одна спора, ни один живой организм. Кроме космического корабля…

А сама планета как будто нарочно придумана для жизни. В лабире есть все необходимое. Плотная атмосфера из углекислоты и водяных паров пропускает только безвредные излучения и ровно столько, сколько нужно для роста и развития. И эти Белые озера — по одному на каждой планете…

Яйцо! Типичное неоплодотворенное яйцо в невидимой броневой скорлупе, пробить которую может только звездолет — посланец разумной жизни!

Бред!.. И все-таки слишком много для случайной игры совпадений…

— «Прима», я — «Альфа», ваша связь, почему не выходите на связь? «Прима», почему молчите?

Андрей вздрогнул и глянул на часы. Он летит уже больше часа.

— «Альфа», я — «Прима», слышу хорошо, все в порядке, аппаратура отлично, обстановка без изменений, иду над квадратом 144-А, курс прежний…

Он выпалил все одним духом, ожидая очередного вежливого и лаконичного «втыка», но после секундной паузы раздалось неожиданное: «Замечтались?»

Андрей удивленно покосился на индикатор тембра: нет, он не ошибся, в голосе Медведева звучала грусть. Что это с ним? Грустный Медведев? Ну и дела… Сегодня что-то случится.

— Что же вы молчите? Мечтайте на здоровье. Только в перерывах не забывайте вовремя выходить на связь… А мечтать обязательно надо. Иначе…