Этот Лекс никогда не высмеивал мои опоздания, если вдруг я в последний момент не нравилась себе в зеркале и решала полностью переделать макияж или сменить одежду. Он точно никогда не стал бы тыкать мне в лицо секундомер или зло высмеивать абсолютно все, что я делаю. А еще он не набрасывался на меня, словно я девица легкого поведения.
Да ну его всего!
Я снова тянусь за салфеткой, но не успев донести ее до носа, замечаю устремленный прямо на меня взгляд Лекса. Он как раз говорит о том, что иногда цели, которых мы достигаем, приходится «отложить на потом», а иногда они «утекают как песок сквозь пальцы», и с этим ничего нельзя поделать, но самое главное — никогда нельзя сдаваться и опускать руки.
Хотела бы я думать, что это он обо мне, но куда там — скорее всего намекает на свой драгоценный «Гринтек», потерю которого никогда мне не простит.
Когда Лекс заканчивает выступление, его, в отличие от предыдущего оратора, провожают громкими овациями. Но и тогда он не спешит занять место рядом со мной. Наоборот — присаживается в первый ряд к эффектной блондинке лет тридцати, которая хлопала так громко, что чуть не растеряла свои накладные ногти. И стоит Лексу оказаться рядом — тут же кладет ладонь ему на плечо, наклоняется ближе и что-то шепчет, чуть не проглатывая его несчастное ухо.
Ну какова стерва!
От злости комкаю листок, только в последнюю секунду понимая, что это мои драгоценные заметки. От греха подальше прячу его в сумку и пытаюсь сосредоточиться на следующей спикере — это та самая девица, которую я прогнала всего одной язвительной шуткой. Она читает с листочка, а чтобы публика не начала зевать, периодически вставляет совершенно плоские шутки.
Но как бы я ни пыталась слушать ее гундеж (кто-нибудь, скажите этой девице, что ее выступление можно использовать вместо пытки), взгляд постоянно соскальзывает на Лекса и его соседку. Теперь уже он что-то воодушевленно шепчет ей на ухо, а она даже дергает плечами, как будто смеется. И через минуту парочка снова меняется местами.
Хорошо, что я набрала этих буклетов впрок. И одним можно вполне пожертвовать. Беру тот, что отпечатан на светлом фоне, складываю из него самолетик и пишу маркером на внутренней части крыла: «Зрители с задних рядов интересуются, надолго ли это «кино для взрослых» и можно ли еще успеть сгонять за попкорном». Пририсовываю в конце зевающую рожицу и, хорошенько прицелившись, отправляю самолетик прямо в затылок Лекса. Хорошо, что успеваю прикусить губу, когда мое бумажное послание приземляется точно в цель — как раз ему на плечо. И прежде чем он поймет что к чему, делаю каменное лицо, как будто ничто в мире не интересует меня больше, чем не смешные шутки девицы за трибуной.
Когда через минуту мой телефон вибрирует от входящего сообщения, я знаю, что это Лекс. Но все равно не смотрю на него, а продолжаю конспектировать, как будто это и правда самая увлекательная вещь на свете. И как бы не раздирало любопытство посмотреть, что он написал — даже не тянусь за телефоном.
Делаю это только во время первого перерыва, примерно через три часа после начала конференции.
«Ха! Ха! Ха!» — написано там.
И это все?! Ради этого я подвергала себя самоистязанию терпением?
Я собираюсь приколотить его взглядом к тому стулу, на котором он ворковал с блондиночкой, но их уже и след простыл. И даже придирчивый осмотр зала не дает результатов — эти двое как сквозь землю провалились. А может, уже договорились до продолжения знакомства за бокалом вина? Да у меня от злости вот-вот начнется изжога!
Да где этот Лекс вообще взялся на мою голову?!
Глава пятидесятая: Лекс
— Может, сбежим с этого скучного мероприятия и выпьем чего-нибудь более приятного, чем это? — Моя собеседница выразительно болтает у меня перед носом бутылкой с минеральной водой. — Мне кажется, мы оба приехали сюда не для того, чтобы своей успешностью добавить веса этому перфомансу с претензией на серьезность.
Я буквально из последних сил выцеживаю вежливую улыбку, потому что от заинтересованного кривляния уже натурально болит челюсть. Целый час приходилось делать вид, что меня в жизни ничего так не интересует, как декольте этой блондинки, хоть все, что нужно знать о моем «жгучем интересе» — это то, что я даже толком не понимаю какого размера ее бюст, потому что ни разу намеренно туда не смотрел.
— Боюсь, ничего не выйдет, Наталья, — намеренно выбираю официальную форму ее имени. — Я уже подписался на участие в продолжении этого не смешного цирка.
— Да? И это никак нельзя отменить, сославшись на головную боль?
Пока она разворачивает программку, пытаясь понять, на что именно я собираюсь променять ее роскошное предложение, я скороговоркой ссылаюсь на то, что вдруг вспомнил, что уже десять минут назад должен был быть в другом месте и буквально с позором сбегаю из ее паутины.