Наверное, стоит его остановить, но я замираю. Потому что я тоже этого хочу, и хочу как никогда раньше. Поэтому когда пальцы Торна спускаются еще ниже, касаясь меня так откровенно, бессовестно и мягко, я запрокидываю голову, упираясь затылком ему в плечо.
Никогда бы не подумала, что это настолько приятно.
Что это… так…
Минуту назад мне казалось, что я легкая, как перышко, а сейчас во всем теле снова томительная тяжесть. И то, что мне в ягодицы упирается его наливающееся силой желание, возбуждает. Настолько, что от коротких, плавных, тягучих движений пальцев разрастающееся во мне удовольствие снова достигает предела.
Так неожиданно, что я вскрикиваю и хватаю губами воздух, а он целует меня в плечо.
— А говорила, что на второй раз тебя не хватит.
Я поворачиваюсь в его руках.
— Вообще-то это третий. Ты кубок забрал?
Торн приподнимает брови:
— Кубок? Ты серьезно?
— Серьезнее некуда.
— Он… — Ответ прерывается хриплым выдохом, больше похожим на рычание, потому что я скольжу бедром вдоль напряженной силы его желания. — Где-то там. Остался.
Где остался кубок, мы больше не говорим, потому что вряд ли из этой беседы получится что-то содержательное. Я обхватываю его ладонью, смотрю в глаза, где круглые зрачки снова вытягиваются в вертикаль. И в этот раз я вижу, как ободок пламени разгорается все ярче, все сильнее и резче, до яростной вспышки, отзывающейся под моими пальцами такой силой, что у меня кружится голова.
— Все, Лаура. В душ! — командует он, когда я облизываю губы и тянусь за поцелуем.
— Или?
— Или я не выдержу, а тебе в ближайшие сутки лучше воздержаться от такого рода упражнений.
— Сутки… — Я прищуриваюсь. — Ладно, сутки я выдержу.
Торн качает головой, потом откидывает покрывало.
— Если бы мне кто-то сказал, что вот эта женщина…
— Вот эта женщина — что?
— Еще и настолько сексуальная.
Я смеюсь. Он поднимается подхватывает меня на руки, и я вижу несколько пятнышек на белом. От этого к щекам приливает кровь, и я закусываю губу.
— Так что бы ты сделал? — спрашиваю я, когда он ставит меня в душевую кабину.
— Не представляю.
Торн избавляется от джемпера и щурится, когда я медленно завожу руки за спину, чтобы избавиться от верха белья. Трусики остались где-то там, если честно, я даже не представляю, где, потому что не помню, как он стягивал их с меня. Зато помню много всего остального, и в этом состоит особая трудность, потому что стоять рядом с ним в душевой кабине — то еще искушение.
— Где ты научился кататься?
Подношу ладонь к панели, и дозатор щедро выдает порцию геля на одноразовую мочалку.
— Здесь, разумеется. Учился с детства.
— Ты любишь лыжи? — улыбаюсь, когда он перехватывает у меня мочалку и скользит ей по моим плечам.
— Это обязательная дисциплина в военном образовании. Мы живем среди заснеженных вершин, Лаура, и ситуация может сложиться всякая. Поэтому сегодня я шел вне соревнований.
Я поворачиваюсь к нему:
— То есть я стащила кубок победителя и вручила его тебе?
Торн хмыкает, проводя мочалкой по моему бедру. Чуть резче, как мне кажется, чем собирался изначально, а я вспоминаю, кто стал победителем. Не совсем то, о чем стоит говорить сейчас.
— Дико хочу есть, — говорю я.
— Значит, сейчас будем есть. Что ты предпочитаешь — морепродукты или что-то посерьезнее?
— После такого? Однозначно что-то посерьезнее.
Мы заканчиваем с водными процедурами, точнее, первым заканчивает Торн. Я еще отжимаю волосы, когда он выходит, чтобы заказать нам ужин. Мягкий ворс коврика щекочет пятки, даже они сейчас настолько невыносимо чувствительные, что я уже сама сомневаюсь в том, что знаю о себе все.
Откуда во мне такая неуемная, сумасшедшая сексуальность?
Как бы там ни было, мне это однозначно нравится. Я стою перед зеркалом обнаженная, со сверкающими глазами, рассматриваю свое отражение и мне хочется улыбаться. Особенно когда я вспоминаю, как на меня смотрел Торн. Как он меня раздевал, как…
Так, Лаура!
Тянусь за халатом, накидываю его поверх все еще безумно чувствительной кожи и вздрагиваю. Это какое-то сумасшествие, я никогда так не ощущала мягкую ткань! Но мне это нравится — мне вообще нравится видеть себя такой.
А его — таким.
Закусив губу, запахиваю халат, промокаю волосы еще раз. Сейчас чуть-чуть подсохнут, и можно будет расчесать, а пока отбрасываю их за спину. Не в силах справиться с улыбкой — никогда не думала, что можно быть настолько счастливой — выхожу в комнату.
Торн говорит по телефону, но, стоит мне появиться, тут же отбивает звонок и поворачивается ко мне. Это, кажется, первое мгновение, когда темно-синие глаза снова обжигают колючим холодом морозной ночи. Впервые за долгое время. Но сейчас это ощущается настолько остро именно на контрасте. Моя улыбка тает, а в следующий миг Торн шагает ко мне.
Его ладони — сильные, уверенные, мощь этого прикосновения чувствуется даже через ткань. На ней я и сосредотачиваюсь, когда он произносит:
— Лаура, на твоего отца было совершено покушение.