Париж

Вот почему в Париже нет муниципального совета. Эти трепетные токи от Парижа-центра к Франции-периферии и обратно, эта борьба, подобная колебанию тяготений, эта смена отпора и согласия, эти вспышки гнева нации против города и вслед за тем примирения - все это точно показывает, что Париж, этот мозг, есть нечто большее, чем мозг народа. Движется вся Франция, толчок исходит из Парижа. В день, когда история, ставшая ныне столь лучезарной, оценит по достоинству это исключительное обстоятельство, все ясно увидят, как свершаются мировые потрясения, первые шаги прогресса, уловки, которыми реакция прикрывает свою косность, и каким образом человечество раскалывается на авангард и арьергард так, что первый уже принадлежит Вашингтону, а второй все еще Цезарю.

Посмотрите через лупу революции на эту вековую и плодотворную борьбу нации и города, и вот что вам даст это увеличение: с одной стороны - Конвент, с другой - Коммуна. Поединок титанов.

Не будем страшиться слов. Конвент воплощает явление устойчивое: Народ, а Коммуна - явление преходящее: Чернь. Но здесь у черни, этой исполинской силы, есть права. Она - Нищета, н ей от роду пятнадцать веков. Достойная эвменида. Царственная фурия. На голове у этой медузы змеи, но у нее седые волосы.

У Коммуны - права, а Конвент прав. В этом и есть величие. С одной стороны - Чернь, но преображенная; с другой - Народ, но в новом облике. И у этих двух враждующих начал одна любовь - человечество; столкнувшись, они порождают равнодействующую - Братство. Таково богатство, расточаемое, нашей революцией.

У революций потребность в свободе - это их цель, и потребность во власти это их средство. Но когда схватка началась, власть может стать диктатурой, а свобода - анархией. Отсюда возникают с мрачной неизбежностью перемежающиеся припадки деспотизма: припадки диктаторства, припадки анархии. Удивительное качание маятника.

Порицайте, если хотите, но вы порицаете стихию. Перед вами - законы статики, а вы сердитесь на них. Сила обстоятельств определяется суммой А + В, и колебания маятника не слишком-то считаются с вашим неудовольствием.

Этот двойной припадок деспотизма - деспотизм народного собрания и деспотизм толпы; это неслыханное сражение между эмпирическим образом действия и результатом, данным лишь как бы в наброске; этот непередаваемый антагонизм цели и средства с необыкновенным величием воплощен в Конвенте и в Коммуне. Они делают зримой философию истории.

Французский Конвент и Коммуна Парижа - слагаемые резолюции. Это две величины, две цифры. Это то А + В, о котором мы только что говорили. Цифры не опровергают одна другую, они умножаются. В химии то, что борется, соединяется. То же и в революции.

Здесь грядущее как бы раздваивается, мы видим у него два лика: в Конвенте больше от цивилизации, а в Коммуне больше от революции. Насильственные меры, которые Коммуна применяет по отношению к Конвенту, подобны благотворным мукам деторождения.

Новое человечество - это что-нибудь да значит. Так не будем же спорить о том, кому мы этим обязаны.

Перед лицом истории Революция - это заря, занявшаяся в свой час: Конвент одна из форм необходимости, а Коммуна - другая; два черных величественных силуэта вырисовываются на горизонте; и в этих вызывающих головокружение сумерках, где за пеленой мрака таится столько света, не знаешь, на ком из двух колоссов остановить взгляд.

Один из них - Левиафан, другой - Бегемот.

4

Бесспорно, что французская революция - это начало. Nescio quid majus nascitur "Iliade"[25]

.

Вдумайтесь в это слово. "Рождение". Оно соответствует слову "Освобождение". Сказать: мать освободилась от бремени - это все равно, что сказать: ребенок родился. Сказать: Франция свободна - все равно, что сказать: человеческая душа достигла зрелости. Подлинное рождение - это возмужалость. Четырнадцатого июля 1789 года час возмужалости пробил.

Кто совершил 14 июля?

Париж. Огромная государственная тюрьма в Париже была символом всеобщего рабства.

Всегда держать Париж как бы в оковах - такова во все времена была задняя мысль монархов. Стеснять того, кто нас стесняет,- такова политика. В центре Бастилия, по окраинам - крепостные валы; что ж, так царствовать можно. Обнести стенами Париж было идеалом. Незыблемый покой за стенами; Парижу пытались навязать монашеский образ жизни. Отсюда - тысяча предосторожностей против роста этого города и множество крепостных стен с башнями и запертыми воротами. Сперва римские валы с прильнувшим к ним близ Сен-Мерри домом аббата Сугерия, потом стена Людовика VII, потом стена Филиппа-Августа, потом стена короля Иоанна, потом стена Карла V, потом таможенная стена 1786 года, потом эскарп и контрэскарп наших дней. Монархия только тем и занималась, что воздвигала вокруг города стены, а философия - тем, что их разрушала. Каким образом? Просто-напросто излучением мысли. Нет силы могущественнее. Луч сильнее любой стены.