Париж на три часа

Между тем генерал Дузе, недоумевающий, все еще изучал врученные ему приказы. Советовался с подчиненными:

— Я вижу ряды когорты из окон своего штаба. Да, вот они. Вот и приказы. Но кто мне объяснит, что все это значит?

По словам герцога Ровиго, «Дузе совсем потерял голову и, боясь ответственности, решил покориться» обстоятельствам. Но ему не хотелось подвергать аресту капитана Лаборда:

— Давно причислен к моему штабу! Такой милый, такой услужливый офицер… он ведь может обидеться.

Милый и услужливый офицер (об этом Дузе не ведал) был главным шпионом архитайной полиции Наполеона, которая возвышалась даже над министерством полиции, следила даже за Демаре, даже за Паскье и даже за этим старым дураком — Дузе…

Мале был прав в своих подозрениях: именно капитан Лаборд составлял секретные досье на врагов бонапартистского режима, и сам Мале был хорошо известен Лаборду как «предмет специального наблюдения за его опасным для государства умом…»

Сейчас капитан Лаборд стоял над душою генерала Дузе и несколько свысока внушал ему с приятной улыбочкой:

— Читайте, читайте. Интересно, что там пишут. Кажется, тут что-то и обо мне. Любопытно знать — что?

Улица Святых Отцов

Улица Святых Отцов; время — начало седьмого часа… Герцог Ровиго (Савари) почивал на роскошной постели, когда услышал крики людей. В сознании министра, затуманенном усталым сном, почему-то возникло бредовое представление о пожаре. В двери спальни уже дубасили чем-то тяжелым.

— Я слышу, все понял, спасайте архивы! Сейчас отопру…

Он выпутался из одеяла, и в тот же момент между дверных досок вклинились плоские приклады ружей.

В потемках спальни министр метался, то хватая впопыхах одежду, то нашаривая под подушкой заряженный пистолет.

— Я все понял! — кричал он, еще ничего не понимая. — Я же сказал выносите архивы, спасайте дела… Ключи у меня!

Дверь вдребезги разлетелась, хлынул яркий свет, и на пороге спальни собственной персоной предстал генерал Лагори.

— Ну и ну! — сказал он, почесав за ухом — Я брал твой будуар, словно испанскую крепость… Признайся, Савари, по чести: ведь ты небось здорово удивлен?

Из мемуаров герцога Ровиго: «Лагори был моим боевым товарищем в нескольких походах во время революции, и, несмотря на разницу наших политических убеждений, мы дружили…» Но сейчас от дружбы ничего не осталось. При виде Лагори герцог Ровиго обмяк всем телом и вяло опустился на постель.

— Ты думаешь, я только удивлен? — спросил он. Лагори, стоя среди солдат когорты, весело улыбался.

— А я пришел к тебе, Савари, не просто так… По делу…

— Догадываюсь. Иначе бы не ломал двери!

— Ведь я пришел с одной радостной новостью.

— Какой же?

— Да ты арестован мною. Надеюсь, ты рад?

— Весьма, — и министр скривил тонкие губы. Челка на его лбу взмокла от пота.

— Я понимаю, — продолжал Лагори, — ты, должно быть, здорово радуешься, что попал именно в мои дружеские руки. Ведь ты имеешь дело с великодушным врагом, который еще никогда в жизни не мстил своему противнику!

— Спасибо, — скупо поблагодарил Ровиго. — Но, может быть, ты все-таки объяснишь мне, что происходит…

— За этим дело не станет, — отозвался Лагори. — Тебе, как министру полиции, конечно, хорошо известно, что твой бестолковый император седьмого октября погиб в России!

Герцог Ровиго понемногу приходил в себя, с некоторой надеждой он взирал на капитана Пиккереля.

— Седьмого? — переспросил он Лагори. — Но каким образом ты оказался здесь, а не в тюрьме Ла-Форс?

Рука его сунулась под подушку, где скрывался пистолет. Но Пиккерель с солдатами перехватили руку министра. От боли Ровиго совсем пригнулся к ковру, лицо его пошло пятнами. Однако он собрался с духом и заговорил снова:

— Послушай, Лагори! Ты напрасно дурачишь меня и этих солдат. Седьмого октября император был жив. Если хочешь, я покажу его письмо ко мне, датированное как раз этим числом.

— Ну, не ври! — ответил генерал спокойно. — Ты нас не проведешь. Это немыслимо. Понимаешь ли сам, что это немыслимо, — настойчиво (скорее, для солдат) повторил Лагори.

— А я еще раз говорю, что могу показать это письмо!

— А я тоже заявляю тебе, — настаивал Лагори в раздражении, — что император убит. Какое имеешь ты право не верить мне?

При этих словах Лагори слишком нервно подскочил к скрюченному министру, и герцог невольно испугался.

— Только не убивай, Лагори, — прохрипел он. — Хотя бы ради того пороха, которым дышали в одних сражениях… Вспомни об этом и не дай убить меня, как поганую собаку!

Благородный Лагори повернулся к солдатам:

— Ребята, разве мы с вами убийцы?

— Но здесь, — продолжал выхрипывать Савари, — сейчас здесь все говорит мне о грубейшем насилии и злодействе. — Лагори уже направился к выходу. — Не уходи! — призывал его герцог. — Не оставляй меня одного с этой казарменной швалью… Вспомни, что однажды я уже спас тебя! Неужели ты забыл, как я выкрутил твою судьбу из судебного процесса над генералом Моро?

Лагори вышел, а в спину ему еще летели слова:

— Ты помнишь?.. Ты не забыл?.. Не уходи!.. Повиснув на руках солдат, державших его, Ровиго бессильно затих, потом он поднял лицо к капитану Пиккерелю: