После Ста дней, 9 июля 1815 года, должность префекта полиции была отдана Эли Деказу – не в последнюю очередь за его отказ присягать «узурпатору» Наполеону в марте 1815 года. Деказ был сыном провинциального нотариуса и при Первой Реставрации служил в апелляционном суде. В начале Второй Реставрации этот 35-летний человек вошел в доверие к бездетному стареющему королю, который испытывал к нему отцовские чувства. Однако фаворит короля навлек на себя ненависть ультрароялистских кругов: далеко не самое оскорбительное определение, которое он получил, – это «Нарцисс с лицом и плечами лакея». В салонах пересказывали его обмен репликами с некоей аристократкой: «Знаете ли вы, сударыня, чем отличаются наши партии?» – «Разумеется. Я принадлежу к партии тех, кого отправляют на гильотину, а вы – к партии тех, кого отправляют на виселицу». Деказ был у короля на таком хорошем счету, что уже через два месяца получил повышение и стал министром полиции. Теперь он сам принялся искать достойного кандидата на пост префекта полиции Парижа – человека не слишком амбициозного, но способного командовать многоопытными «зубрами», оставшимися в полиции с наполеоновских времен.
29 сентября 1815 года префектом полиции был назначен 37-летний граф Жюль-Жан-Батист Англес, выпускник Политехнической школы. Он служил в Министерстве полиции с конца 1800-х годов, а сразу после падения Наполеона в течение месяца даже исполнял обязанности главы этого министерства. Поскольку Англес зарекомендовал себя верным слугой Бурбонов (во время Ста дней последовал за королем в Гент), он был у новой власти на хорошем счету. В тот период, когда Англес стал префектом парижской полиции, политические страсти во Франции кипели как никогда. Англес старался сохранять беспристрастие, а потому ему предъявляли претензии представители всех политических направлений. Роялисты считали, что Англес недостаточно сурово карает людей, сохранивших верность прежнему режиму; они называли префекта полиции простаком. Бонапартисты, со своей стороны, упрекали его в том, что он принес свободу в жертву придворным интригам. Впрочем, с повседневными обязанностями Англес справлялся неплохо, и его увольнение в декабре 1821 года было связано только с тем, что умеренного герцога де Ришелье на посту председателя правительства сменил консерватор граф де Виллель.
20 декабря 1821 года пост префекта полиции занял 33-летний адвокат Ги Делаво, убежденный роялист. Возможно, он даже входил в созданную при Империи тайную монархическую организацию «Рыцари веры», целью которой было насильственное свержение наполеоновского режима. При Делаво в парижской полиции начались «чистки» – увольнения служащих, сохранивших симпатии к имперским порядкам. Впрочем, бывший каторжник Видок, принятый в полицию еще в 1811 году, уволен не был, и бригада сыскной полиции, которой он командовал, даже получила пополнение. Роялистские убеждения сильно скомпрометировали Делаво в глазах оппозиционной части французского общества. Он остался в памяти потомков как префект-святоша, «префект в епитрахили», заботящийся не о реальной безопасности парижан, а о смешных приличиях (например, о том, чтобы подмастерья булочников не оскорбляли общественную нравственность, бегая по улицам полуголыми). Между тем в реальности Делаво был инициатором многих полезных мер: он усилил надзор за игорными заведениями, ужесточил правила открытия новых публичных домов, ввел ночные обходы улиц города полицейскими инспекторами и жандармами, так что грабители и воры уже не чувствовали себя так вольготно, как раньше. При Делаво летом 1825 года было истреблено множество бешеных собак (впрочем, насмешники журналисты не оценили эту вполне разумную меру и издевательски назвали ее «новой Варфоломеевской ночью»). Префект полиции сурово карал кучеров-лихачей, внедрял в столице прививание оспы, способствовал спуску на воду нового спасательного судна – более мобильного, чем обычные гребные суда. Кроме того, Делаво славился своей неподкупностью; литератор Вьенне запечатлел в своем дневнике толки парижан на счет префекта:
«Говорят, что игорные откупщики явились к г-ну Делаво в особняк с пятью тысячами франков. Он спросил, что это значит; откупщики ответили, что таков обычай. Г-н Делаво отвечал, что не принимает ничего, кроме жалованья, и что впредь освобождает этих господ от подобной дани, унизительной для того, кто ее не отвергает. Конечно, – продолжает Вьенне, – досадно, что приходится хвалить человека за такие слова, но уверяют, что предшественник Делаво, г-н Англес, подобной щепетильности не выказывал». Впрочем, как бы честен ни был Делаво, какие бы полезные действия он ни предпринимал, ему пришлось оставить пост префекта сразу после того, как 6 января 1828 года правительство Виллеля сменилось более либеральным кабинетом Мартиньяка. Существует версия, что новый глава кабинета предлагал Делаво не уходить, но тот счел своим долгом добровольно отправиться в отставку вслед за политическими единомышленниками.