Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Государство регламентировало также разгрузку угля и поставку его горожанам; в частности, «парни с лопатами», разносившие уголь по домам, получали от полиции разрешение на работу и бляхи с номерами. В отличие от них, гораздо более многочисленные разносчики дров трудились неорганизованно, частным образом.

Особый разряд грузчиков составляли те, кто подтаскивал крючьями к берегу бревна, сплавляемые по Сене. Платили им довольно хорошо, по 6 франков в день, но условия труда этих грузчиков были крайне тяжелы: они вынуждены были целый день стоять по колено, а то и по пояс в воде. От простуды и ревматизма они лечились вином или водкой, вследствие чего их часто настигала белая горячка.

Своя иерархия существовала и у водоносов: в самом низу находились водоносы с коромыслами, которые имели право бесплатно брать воду из общественных фонтанов. Ступенькой выше стояли водоносы с бочкой на тележке, в которую они впрягались самолично. Наконец, элиту водоносов составляли те, кто владел не только огромной бочкой, но и лошадью, которая эту бочку возила. В 1824 году таких водоносов на конной тяге в Париже было около пяти сотен, а тех, кто развозил бочки без помощи лошадей, – около 1300; общее же число водоносов равнялось четырем с лишним тысячам. Численность их известна благодаря тому, что префектура парижской полиции выдавала водоносам этих двух категорий бляхи с номерами. Судя по тем суммам, какие требовались, чтобы занять должность водоноса, она была достаточно прибыльной: водонос с коромыслом платил за место своему предшественнику от 1200 до 1500 франков; водонос с бочкой – от 12 до 14 тысяч. Для водоноса с коромыслом пределом мечтаний было накопить денег на бочку и лошадь (именно об этом мечтает персонаж новеллы Бальзака «Обедня безбожника», добродетельный водонос Бурж'a). Нередко водоносы доставляли на дом не только воду, но и дрова, а также оказывали своим клиентам другие мелкие услуги.

Особенно многочисленной была «армия» парижских слуг. Согласно переписи 1831 года, в столице трудилось 49 383 слуги: 13 498 мужчин и 35 885 женщин. Женщин было больше потому, что небогатые семьи, имеющие возможность нанять в услужение всего одного человека, предпочитали служанку, которая исполняла бы обязанности кухарки, уборщицы, горничной (одним словом, была «прислугой за всё»). В богатых домах челядь насчитывала 20–30 слуг обоего пола. В иерархии мужской прислуги выше всех стоял дворецкий – фактотум хозяина, его доверенное лицо; затем шли камердинер, кучер, лакей, конюх. Среди женщин верхнюю ступень занимала экономка, за ней следовали горничная и кухарка. Впрочем, многочисленная прислуга в XIX веке была уже редкостью; обычно в богатых домах трудились человек пять-семь: экономка, кухарка, горничная и два-три слуги. Выразительное описание быта и нравов этой челяди в аристократических домах оставила английская путешественница леди Морган.

В книге «Франция» (1817) она отмечает, что французские дамы не так охотно разъезжают по магазинам, как англичанки, поэтому в Париже все покупки делают горничные, дамы же приобретают разве что какие-нибудь милые безделушки. Когда хозяйка выходит замуж и становится матерью, горничная нередко превращается в няньку. Вообще, пишет леди Морган, в богатом аристократическом французском доме челядь состоит, как правило, из горничной, экономки, дворецкого, камердинера, двух лакеев (один из которых исполняет также обязанности полотера), повара и буфетчика. Свободное время слуги проводят в передней (antichambre), обычно достаточно просторной и светлой; горничная сидит там с шитьем, дворецкий проверяет счета, камердинер, готовый в любую минуту вернуться к своим обязанностям, читает роман или комедию, и только лакей-полотер занят работой по дому. Если приезжают гости, то слуга вместе с хозяйкой поднимается в квартиру и дожидается ее в передней. По сравнению с положением английских слуг, вынужденных ожидать хозяев не в теплой передней, а на улице, невзирая на погоду, такой порядок показался леди Морган в высшей степени гуманным.

Еще выше оценивали положение и поведение парижских слуг русские люди, приезжавшие из страны, где еще не было отменено крепостное право. Герцен писал в 1847 году:

«Здешние слуги расторопны до невероятности и учтивы, как маркизы; эта самая учтивость может показаться оскорбительною, ее тон ставит вас на одну доску с ними; они вежливы, но не любят ни стоять на вытяжке, ни вскочить с испугом, когда вы идете мимо, а ведь это своего рода грубость. Иногда они бывают очень забавны; повар, нанимающийся у меня, смотрит за буфетом, подает кушанье, убирает комнаты, чистит платье, – стало быть, не ленив, как видите, но по вечерам, от 8 часов и до 10, читает журналы в ближайшем caf'e, и это condition sine qua non [непременное условие]».