Пароль получен

— В городской тюрьме. Видел, как арестованных выводили во двор. Сначала он сидел в подвале гестапо, и я только недавно узнал, что его перевели.

— Его надо спасти, Тимофей, слышишь? Обязательно надо.

Шерстнев усмехнулся.

— Будто я сам не понимаю. Легко сказать…

— Надо что-то придумать.

— Сам об этом все время думаю. Думать мне вообще немало приходится, — сколько времени вас вот искал.

Помолчали. Потом Тимофей медленно проговорил:

— Я и с городскими подпольщиками советовался… Служит в тюрьме один человек… Некто Ворчук.

— Ну, ну, ну… Что же ты молчал до сих пор? Слова из тебя не вытянешь… Так что этот Ворчук?

Шерстнев почесал за ухом, помедлил.

— Да как вам сказать… Неясный он человек. По специальности слесарь-водопроводчик. Из военнопленных. Был в немецком концлагере. Освободили его оттуда за примерное поведение. К нему наши уже искали подход, да он чего-то не идет на сближение. Однажды наша связная встретила его на улице, попросила передать записку одному арестованному. Но он не ответил, прошел мимо. Боится, должно быть. Может, совсем продался.

— А что, если попробовать еще раз? Ведь он все-таки наш, русский. Может, осмелеет…

Шерстнев опять помолчал, погладил бороду.

— Рискованно. Согласится, а сам предупредит гестапо… Загубим людей.

— А если не освободим Лещевского — преданного нашему делу человека загубим… Да, может, и еще кого-нибудь удалось бы вызволить.

— Ну конечно, — согласился Тимофей. — Я ведь все понимаю. Дадим знать Корню. Если даст «добро», то попытаемся…

Шерстнев рассказал Алексею городские новости. Главная из них — пропажа заместителя начальника гестапо Курта Венцеля.

— Представляешь, человек как в воду канул, — весело говорил Тимофей. — В гестапо паника! В полиции тоже. Куда он делся? Делают вид, что не знают. Но все-таки слух идет, что он натолкнулся на какую-то засаду и его то ли убили, то ли похитил кто-то из наших. Корень что-то знает, но помалкивает, как всегда.

Заметив на лице Алексея усмешку, Тимофей умолк, затем перевел взгляд на Готвальда. Тот тоже улыбнулся.

— Чего ухмыляетесь? — подозрительно спросил Шерстнев. — А у вас в отряде ничего не слышно об этом?

— Да поговаривают, — буркнул Алексей и, не выдержав, расхохотался.

Осененный догадкой, Тимофей на мгновение оцепенел, а затем вскрикнул:

— Ваших рук дело?

— Да тише ты! — шикнул на него Колос.

Но унять Тимофея было невозможно.

— Ах скромники… И молчат… А я-то им принес новость… Ну, ладно, этого я вам не прощу.

И он долго молчал. Сменил гнев на милость, лишь когда ему рассказали все подробности.

— Ну молодцы! Тут уж ничего не скажешь…

12. Побег

Через неделю связной принес в отряд записку от Шерстнева. В ней говорилось о новом неожиданном обстоятельстве. Нашли людей, которым удалось уговорить Василия Ворчука помочь подпольщикам. Тот твердо обещал.

«И хотя мы, — писал Тимофей, — полностью не уверены в этом человеке, выбора у нас нет, да и времени тоже. На 31 декабря назначена казнь большой группы заключенных. Их должны расстрелять, как всегда, в Доронинском карьере. Узнать, включен ли в список Л., мне не удалось, но это не меняет дела…»

Получив записку, Алексей и Колос стали готовиться к операции. В партизанском отряде Скобцева был старенький трофейный «мерседес». Готвальд починил перебитый пулей бензопровод, машину покрасили и сменили номер. А для солидности на ветровом стекле в углу вывели по трафарету треугольник в треугольнике. Это была, по словам Венцеля, эмблема Блестковской секретной школы. К машинам сотрудников этой школы патрули относились с боязливой почтительностью, и разведчики решили использовать ее знак.

Когда автомобиль был готов, встал вопрос о шофере. Брать с собой Готвальда Алексей опасался: его многие знали в городе. Колос машину водить умел, но недостаточно хорошо для такой ответственной операции. Сначала Алексей намеревался было сесть за руль сам, но боялся, что за это время утратил квалификацию. Делать было нечего: Алексею пришлось скрепя сердце капитулировать перед настойчивыми просьбами Валентина.

— Мы въедем в город в сумерках, так что никто меня не разглядит, — успокаивал Алексея обрадованный Готвальд. — Ну а светить фонариком в кабину абверовцев вряд ли кто решится…

Алексей молчал. На душе у него было тревожно, как всегда, когда он шел на операцию и чувствовал: что-то сделано не так, как нужно. Его, правда, утешала мысль, что Валентин первоклассный шофер, а это как раз то, что требовалось на случай погони. Но очень беспокоила мысль, что Валентина легко могут узнать. Он долго работал и в комендатуре и на аэродроме. Узнать его могут не только гестаповцы, но и городские жители.