Паровозик из Ромашкова

коричневатая – от Оки. Реки так и текли от Стрелки какое-то время, не смешиваясь друг с

другом, разделённые, как бы, невидимой чертой. Сверху, с Откоса, и из кремля, особенно в

солнечный день, «водораздел» просматривался особенно чётко. Впервые Зуев увидел это совсем

маленьким, мама показала («Илюша, смотри-ка, чего покажу»), и с тех пор постоянно ходил

туда, сначала с ней, потом один. Потом водил друзей, девушек…

А потом, в одночасье, рухнул привычный мир…

Первое, что сделал Зуев, выбравшись, наконец-то, на поверхность, это пошёл на Откос: он

внезапно почувствовал жгучее желание убедиться, что хоть что-то здесь осталось прежним. И

реки не обманули его. Для них ничего не изменилось. Воды Волги всё также были тёмно –

синими, а воды Оки – мутными, коричневатыми…И так же, как и раньше, они не спешили

смешивать их друг с другом…

С тех пор он стал ходить на Откос каждый раз, как поднимался на поверхность…

- Всё как обычно, развалины - разваливаются, а реки - текут.

Обычный вопрос, и обычный ответ. Ритуал, своего рода. Потом он, конечно же, расскажет ей, где

был, и что видел в этот раз. Расскажет, как рассказывают сказку маленькому ребёнку: о том, что

там так же светит солнце, что небо такое же голубое, что там, где когда-то были клумбы, стали

опять появляться цветы… И эта сказка будет обязательно с хорошим концом.

Маша опять уткнулась в книгу. В молчании прошло несколько минут, потом женщина тихо

спросила:

- А мне с тобой можно?

Илья от неожиданности поперхнулся и перестал есть.

- Илья, мне с тобой можно? – повторила она. - Наверх.

Зуева как холодным дождём окатило: идиот…Он положительно просто идиот. Нет для неё больше

хорошего конца, есть просто ко-нец… Без неба, без солнца, без этих самых несчастных цветов…

- Ты действительно хочешь? – спросил он на всякий случай. - И сил хватит? – про себя он уже

решил – не хватит, так на руках понесёт.

- Дойду, - Маша кокетливо поправила волосы, улыбнулась. - Сам же сказал, что хорошо

выгляжу.

- Тогда нечего рассиживаться, дел много, а вставать рано.

******

«Утро добрым не бывает». Эта древняя присказка очень точно подходила к сегодняшнему

Машиному состоянию. Ночка выдалась ещё та - забыться удалось только к утру. Слава Богу, Илья не видел, как она тут корчилась. Не видел, и не узнает. Уж она-то об этом позаботится!

Хотя, заботиться-то, как раз, с каждым днём всё труднее. Зеркало она забросила подальше -

любоваться не на что. Но что зеркало? Достаточно соседских взглядов, да шушуканья за спиной.

Правда, как раз сегодня рискнула, нашла спрятанный с глаз долой осколок, взглянула на себя, любимую… О, да, что ни говори, а красота – страшная сила…

Хоть и не надеялась увидеть там Василису Прекрасную, но всё равно… Больно уж портрет-то

страшненький. Личико с кулачёк, носик остренький, волосики торчат…Жуть! Но даже не это

главное! «И почему у одуванчика такие толстые щёки и такая тоненькая шейка?». Толстых щёк у

неё отродясь не наблюдалось, сейчас – тем более. Сейчас эти толстые щёки с успехом заменяют

уши. Огромные, каждое – размером с её теперешнюю физиономию! И то-о-ненькая шейка!

Слезам достойно…Никогда и не думала, что она такая лопоухая…Что бы придумать такое, чтоб

эти проклятущие уши спрятать? И угораздило же её еще и постричься…

Да ну его, это зеркало. Одно расстройство. Будем думать о приятном.

«Приятное» - это Илья, муж, любимый мужчина. «Самый, самый, самый…». Его не было уже

сутки, почти двадцать четыре часа, но скоро он вернётся. Он обязательно вернётся, целый, и

невредимый. А она будет его встречать. Припасёт завтрак. Чай заварит, как он любит. А когда

Илья придёт, они будут этот чай пить. Они всегда, если есть возможность, пьют чай вместе. Илья

будет молчать – устал, не до разговоров. И она тоже будет молчать. А вот после того, как он

отдохнёт, и доделает свои дела – наступит её время...

Вот тогда он обязательно расскажет ей, какое там сегодня было небо, шёл ли дождь, или

солнышко светило. И про то, что на площади, в клумбе взошли цветы. А она попеняет, что не

принёс. Он смутится: не догадался…

О, вроде, идёт! Маша прислушалась: точно, он. Интересно, там, наверху, он также топает?

Провела по волосам (господи, эти уши…), по - быстрому оглядела себя, зачем-то подёрнула

джемпер…

- Доброе утро! – чмокнул в подставленную щёку.

- Привет! Чай горячий, будешь? – что спрашивать, конечно, будет. Жалко, что без сладкого: муженёк-то не только топает, как медведь, но и сладкоежка такой же.

- Ты сегодня хорошо выглядишь…

Упс…Руки дёрнулись, чуть чай не пролила: «И я тебя люблю, дорогой!». Глаза вдруг зачесались:

«Ну, вот, не хватало ещё сырость разводить!» Нет, плакать она не будет. Итак плохо, а будет

совсем…И этот, балбес, ещё расстроится…

Маша, как бы невзначай, глянула в сторону мужа. Вид у того был настолько обескураженный, настолько виноватый, что она едва не рассмеялась: «Балбес, как есть балбес! Ладно, прощаю!».

- Завтрак там, под подушкой. Будешь? Я закрыла, чтоб не остыл.

Бабушкин способ пришёлся очень кстати: после сегодняшней ночи она поняла, что второй раз