Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

— Мне не так много разрешено говорить о Бормане. Боннское правительство попросило меня подождать с этим.

— Подождать с чем?

— С продажей этой информации.

Стивенсон подумал, что ослышался.

— Такой договоренности не было и платы не предполагается», — сказал он. И в памяти у него внезапно всплыло то, как он подсунул сто долларов другому генералу, покидая тюрьму для военных преступников. В тот раз деньги помогли молодой жене и детям генерала, ютившимся в половине шахтерского дома. Гелен запросил у газет лорда Томсона четверть миллиона долларов за свои мемуары. Издатель отказался, приведя какие-то подходящие аргументы.

— Понимаете, — вещал генерал, — о Бормане известно многое. Но раньше не все можно было говорить. Один из моих людей как-то увидел в кинотеатре журнал новостей, в котором был репортаж о каких-то спортивных мероприятиях в Москве. И он узнал на экране Мартина Бормана! Мы проверили пленку, и действительно, это оказался именно он. Вот и все, что я могу сказать. В мемуарах я уделяю больше внимания борьбе с коммунизмом, но сейчас неудобно говорить о коммунистах. Мои друзья-политики считают, что лучше хранить молчание.

Было ясно, что этот старик опасен для друзей из правого крыла, пытавшихся помешать Вилли Брандту восстанавливать дружественные отношения с ГДР.

Разговор Стивенсона с Геленом проходил в преддверии предвыборной кампании канцлера, основой которой были обещания снять барьеры между Востоком и Западом. Всю политику Брандта Гелен называл коммунистическим заговором, и если бы ему позволили распространяться об этом, он увел бы молодых избирателей в противоположном направлении, чего и боялись его более осмотрительные коллеги.

Гелен считал себя защитником традиционных немецких устоев. Он отвечал за спасение единственной сохранившейся организации нацистской Германии, будучи сначала начальником разведки Восточного фронта, а потом шефом организации, чья деятельность была направлена на СССР. Он цитировал политика полувековой давности, заметившего, что Германия и Япония — естественные союзники против любой экспансии русских, а Британская империя и Соединенные Штаты — ее самые уязвимые жертвы. Это абсолютно правильная мысль, сказал Серый Лис. Короче, если война закончилась бы иначе, имя Рейнхарда Гелена было бы увековечено в зале славы тысячелетнего рейха. Он не изменил своих взглядов и не скрывал своего раздражения британцами, которые во время войны «распространяли через Би-би-си антинемецкую пропаганду».

Мисс Крюгер записывала весь разговор и время от времени передавала Стивенсону листы бумаги с пометками для него, вроде: «Прочитайте Das Ende einer Legende — собрание доказательств того, что Отто Йон не был похищен, но бежал к русским по собственной воле — с двумя интервью с советским полковником Карповым, подтверждающим это заявление».

Вновь пробили старинные часы. Принесли чай и бисквитный торт. Серый Лис продолжал монотонно говорить.

— Восточная политика Вилли Брандта была тайно разработана на встрече в Риме между западногерманскими социалистами и итальянскими коммунистами.

Как оказалось, Гелен повторил это обвинение в своих мемуарах, не обладая никакими свидетельствами. Неудивительно, что политические сторонники самого Гелена не хотели, чтобы он распространялся об этом. Он мог, не моргнув глазом, заявить, что спецслужбы должны бороться с Вилли Брандтом, с коммунизмом и со всем, что не отвечает интересам правых. Ему никогда не приходило в голову, что своими авторитарными заявлениями он может отпугнуть новое поколение немцев.

Когда Фрик, бывший хозяин этой виллы, являлся министром внутренних дел рейха, а Серый Лис изображал борьбу с СССР, был издан следующий указ: «Война против большевиков предоставляет возможность восполнить нехватку черепов для центра изучения наследственности. Еврейско-большевистские комиссары, являющиеся воинствующим, но очень характерным примером недочеловеков, дадут нам такую возможность… При уничтожении еврея голова не должна быть повреждена, офицер должен отделить голову от тела и отправить ее в особом растворе».