Партия

Рука невидимого повара протянула тарелку из кухонного окошка.

– Борщик. – Анжела села со мной.

– Да… если бы у меня была ресторация, я бы наряжал официанток в длинные изящные платья, а эту блузку и юбку стоит надеть на вашего хозяина.

Она повела пальцем по графину и повернула ко мне. Там был кривой смайлик.

С минуту я бездарно молчал, ел и пил. Потом прорвало.

– Вот, Анжела, живёшь, занимаешься чёрт-те чем, вроде всё имеешь, а потом – бац! и всего этого нет. Знаешь, я как-то видел муравья, тащащего гусеницу в разорённый муравейник. Понимаешь? Муравейника нет, а он тащит… Если сравнивать себя с муравьём, то всё ещё хуже. Он в более выгодном положении, ему не надо думать, а мне постоянно приходится. Правда, нет муравейника – нет цели, зато всё просто. Моя схожесть с этим муравьём – в отсутствии цели.

Рупор надрывался новостями: «В Швейцарии домашний робот SDR 6X совершил попытку изнасилования престарелой женщины, неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не её подоспевший муж, своевременно выключивший пультом андроид…»

– Человек, желающий умереть, крайне неравнодушен к жизни. Будь он к ней равнодушен, совершал бы подвиги, делал бы безумные поступки, правда, на это нужна воля, как у партизана. – Я помолчал и продолжил: – Лично мне сейчас интересна только смерть. Какова она и что после неё? Если там есть продолжение, то тогда не страшно, а если всё обрывается, то куда денется моя память и окружающее, вот ты, например. Перейдёт в другое качество? Станет частью мирового пространства, бесконечного космоса?

Стало стыдно от глупого пафоса, и я махом допил водку.

– Вернуть бы солнечное детство, когда всё впереди – и первая женщина, и первое похмелье, и заоблачные мечты. Наверное, можно прожить жизнь радостно и счастливо, только для этого надо умереть ребёнком.

Официантка не поддерживала беседу, смущая меня красивой внешностью. И конечно, с ней следовало говорить о другом, но я безрадостно продолжал всё о том же.

– Странно, но почему-то очень не хочется помереть позорно; как мне рассказывал знакомый мужик-автослесарь, сидевший на зоне, там один зэк умер во время онанизма, сердце не выдержало, представляешь, член ещё работает, а сердце уже остановилось…

– Вас как зовут? – наконец спросила женщина.

– Эмир Кустурица.

– Эмма. Тебя жена бросила?

– А-а, всё просто… ну, да, так и есть. Ещё двести принеси.

И опять попа, и снова я воздержался.

– Только не удивляйся, покажи ногу, то есть стопу. – Эмма села ко мне поближе.

– Зачем?

– Ну, покажи, не бойся, здесь никто не увидит. Я гадаю по стопе.

Я снял туфлю и серый носок. Она вгляделась своими огромными тёмно-карими глазами в мою кожаную подошву.

– Ясно…

– Ты будешь работать или нет! – вдруг заорал давешний мужик в углу.

Эмма ответила ему на незнакомом языке, я разобрал только мат.

– Может, его отп…

– Не стоит, лучше я тебе скажу кое-что интересное. – Она накрыла мои кисти своими ладонями. – Ты – урим.

– Дальше.

– Если проще, то медиум. Ты можешь видеть и слышать то, чего никогда не смогут другие. – Эмма не отрываясь смотрела мне в глаза, так что становилось жутковато.

– И чего мне с этим делать?

– Сам ты ничего не сделаешь, тебе нужен проводник. Вот что. – Она обернулась, поглядев на висевшие часы. – Моя смена кончилась, пойдём со мной, только я быстро переоденусь.

Женщина встала и юркнула под стойку. Странное чувство захватило меня, затмившее все переживания и впечатления последних дней.

Осмотревшись вокруг, я увидел только скандалиста с пухлой девочкой, они, надувшись, сидели в углу у пустого столика. Больше в кафе никого не было, за время моего присутствия в него никто не заходил. В графинчике плескалось ещё грамм сто. Выпил я много, однако, учитывая вчерашнее возлияние, опьянение было несильное, у меня всегда так. Я налил себе ещё рюмку, тут как раз Эмма выскочила из-под стойки.

– Давай выпивай, и пойдём. – Она схватила меня за руку.

Не могу не отметить её наряд: чёрно-жёлтая юбка с византийским орнаментом, помню, видел такой в отцовской книжке, он у меня был архитектор, и серый платок с рукавами, покрывающий голову, не знаю, как называется.

Уходя, я краем глаза заметил, как девочка положила своего зверька на мой стул.

– А зачем она это делает?

– Лучше не спрашивай.