Партизанки

— До встречи, Марийка. Коли надумаешь, переходи к нам в отряд: у нас на сто бойцов — ни единого медика.

Она улыбнулась:

— Ну уж нет — еще арестуете. А если серьезно, то хочу везде быть с братом. Один ведь он у меня теперь остался.

На том и распрощались. Суждено ли нам встретиться еще? Всяко может случиться. Война — загадывать вперед трудно.

И вот минуло немногим более полутора лет, и нам довелось повстречаться снова. Это случилось в сентябре сорок третьего, в деревне Славковичи, что под Глуском.

В тот день принимал я штаб 99-й партизанской бригады, командиром которой был только что назначен. В числе других представился мне Ибрагим Леонидович Друян, начальник медслужбы бригады, волевой, решительный человек, знакомый мне еще с октября 1942 года. Рядом с ним стояла с санитарной сумкой через плечо невысокая черноволосая девушка, судя по всему немало уже исходившая по партизанским тропам.

Лицо ее, без сомнения, было знакомо мне, нам, конечно же, приходилось где-то встречаться. Но где, когда и при каких обстоятельствах, я, как ни старался, вспомнить не мог: ведь чуть ли не каждый день война сводила между собой десятки людей.

— Товарищ командир, не припоминаете? — негромко спросила девушка. — Я же Мария Вежновец, медсестра!

Конечно же, это была она, обаятельная, милая девушка, которую довелось мне узнать еще в сорок втором! Как повзрослела, закалилась она с тех пор, став, судя по всему, настоящим бойцом!

Нелегко сложилась жизнь у этой славной девушки. Ей было не больше девятнадцати, когда пришла в дом ее родителей незваная страшная беда. Мария росла в деревне Протасы Паричского района. Семья ее одной из первых вступила в колхоз. Советская власть открыла селянам новую жизнь, новые горизонты, радость освобожденного труда, дорогу к знаниям. Вскоре детей Леонтия Вежновца, Марию и Григория, направили учиться. Григорий поступил в военное училище и стал кадровым командиром, Мария же, окончив в Бобруйске школу медсестер, осталась работать там в одной из городских больниц. Но недолго пришлось им жить под мирным небом.

Когда фронт подошел вплотную к Бобруйску, Мария ушла в Протасы, к родным. А вскоре здесь же появился и Григорий, вырвавшийся из окружения. Семья собралась на совет.

— В деревне мне оставаться нельзя, — сказал Григорий. — Придут немцы — и мне и вам не миновать петли. Словом, ухожу я партизанить.

И Мария ушла вместе с братом.

Первое время действовали небольшой группой, состоявшей из нескольких местных жителей и военнослужащих, бежавших из плена. День ото дня группа росла, превратившись вскоре в хорошо вооруженный партизанский отряд.

Каким-то образом гитлеровцам стало известно о Марии и Григории, их партизанской борьбе. Расплата последовала незамедлительно. Весной сорок второго после мучительных пыток и издевательств был расстрелян Леонтий Афанасьевич Вежновец. Пелагею Афанасьевну и младшую дочь ее, Пашу, оккупанты решили пока не трогать. За домом их установили наблюдение: фашисты надеялись, что рано или поздно здесь обязательно появятся Мария и Григорий.

Партизаны ответили на это новыми ударами по врагу. Десятки смелых операций провели в те месяцы бойцы, громя гарнизоны оккупантов, уничтожая полицейские посты, участвуя в диверсиях на железных дорогах.

И тогда в Протасы был направлен карательный отряд. Приближавшуюся колонну гитлеровцев первой заметила Паша. Испуганная, прибежала она к матери, начала уговаривать ее уйти в лес.

— Беги одна, доченька, — ответила Пелагея Афанасьевна, обняв Пашу. — Там брат твой. А я уж здесь останусь: меня, старую, немцы не тронут. На что я им?

Поняв, что добраться до леса она уже не успеет, девочка решила схорониться в соседском сарае. Отсюда ей хорошо была видна вся улица. Едва войдя в деревню, каратели приступили к осуществлению своего изуверского плана. По списку, составленному кем-то, они стали собирать в хату Михеда Голуба всех жителей. Туда же привели и мать Марии. Связав женщине руки за спиной, они бросили ее в обозную повозку и приказали смотреть на дом, куда уже было согнано двадцать четыре семьи. Потом гитлеровцы заперли хату и, облив ее со всех сторон бензином, подожгли. Забушевало, взметнувшись к небу, яркое пламя. Всех, кто пытался вырваться из огня, каратели хладнокровно расстреливали из автоматов. Вскоре крики несчастных затихли.