- Зачем ловить, друг мой Теодор? Вот же они, как на ладони, - старший лейтенант румян и свеж, будто не случилось бессонной ночи у костра в компании друзей, хорошего вина и трубки. Одно из преимуществ холостого человека - чем больше усилий по растрачиванию здоровья, тем меньше оно страдает. Видимо, не расходуется на жестокую и бесконечную войну с угрызениями совести. - Тем более это не французы, а неаполитанцы из корпуса Ожеро. Бабские чулки на пуговицах видишь?
- Это гамаши.
- Да? Я думал, обычная линейная пехота.
- На ногах гамаши. Не чулки это.
- А похоже. И всё равно неаполитанцы. Вот артиллеристы, те точно французские.
Фёдор Иванович не ответил, лишь тихо чертыхнулся, прихлопнув на щеке надоедливого слепня. Так уж получилось, что неприятель занял единственную дорогу, ведущую к зажатому со всех сторон болотами полю, и заросли камыша остались последним подходящим для наблюдения местом. Подходящим, но слишком неприятным из-за обилия кусачих насекомых. Ничего, и это Наполеону зачтётся в вину...
- Федя, давай ракетами по пушкам бабахнем?
- Двумя оставшимися? Они же зажигательные, ещё хлеба спалим.
- Плохо.
Рожь сжигать Лопухину не хотелось, тем более неаполитанцы работали столь бодро и весело, кое-где даже с песнями, что не стоило отвлекать - самим легче, если снопы уже на телегах. Да и не вояки они... так, погулять вышли. Разбегутся после первого же выстрела. Эх, если бы не батарея, развёрнутая жерлами в сторону предполагаемой опасности. И ведь угадали, мерзавцы, кавалерии больше негде наступать. Ну не по болоту же?
- Сволочи.
- Что? - переспросил старший лейтенант.
- Закопались, говорю.
С недавних пор французы переняли привычку окапываться при любом удобном случае, и сам чёрт их нынче из земли не выковыряет: мелькнёт порой кто-нибудь, и снова спрячется как мышка в норку. Научены горьким опытом, однако. Раньше, пока догадаются, что под обстрелом стоят, получалось до половины орудийной прислуги выбить, а сейчас... Ну не штурмовать же их, в самом деле, чтобы вылезли?
Фёдор Иванович наклонился, чтобы поправить завязки плетёных из лозы мокроступов, закреплённых на сапогах. Не самое лучшее средство для передвижения в камышах с точки зрения скрытности, но без них провалишься в болотину по пояс, а вездесущие пиявки постараются воспользоваться моментом. В отношении здоровья, конечно, пиявки пользительны, но ведь норовят залезть в места, природой предполагаемые к особому сбережению.
Пока командир возился с намокшими верёвками, Лопухин продолжал рассматривать в бинокль поле с копошащимися неаполитанцами и артиллерийскую позицию. Хорошо сидят!
- Смотри! Что он делает, сука?
Возглас старшего лейтенанта заставил командира батальона поднять голову и замереть в такой нелепой позе, а повыскакивавшие из окопов французы суетились возле пушек. И гулкий топот множества конских копыт не оставил сомнений в их цели. Из камышей плохо видно, но звонко протрубивший охотничий рожок развеял последние сомнения - лишь в шляхетском ополчении пренебрегали сигнальными горнами в желании жить и воевать по примеру благородных предков.
Мощно бабахнуло и окуталось дымом первое орудие, скорее всего гаубица, за ней затявкали четырёхфунтовки. Семь пушек прямой наводкой на узкой дороге... Картечь визжит, только пролетая рядом на поле боя, а чуть в стороне, откуда наблюдали Толстой с Лопухиным, её не слышно, всё сливается в сплошной рёв, заглушающий иные звуки. Все звуки, включая ржание умирающих лошадей и человеческие крики. Ничего не видно, но они есть, эти убитые и раненые. Не могут не быть. Вот за фашинами перед батареей возник кто-то в кунтуше и шапке с фазаньим пером... исчез... Появился другой... пропал.
- Давай, Ваня! - отдача толкнула капитана в плечо, и человек в синем мундире упал лицом в зарядный ящик. - Дава-а-а-й!
- Даю, чего уж... - старший лейтенант взял на мушку спину размахивающего саблей офицера и мягко потянул спусковой крючок. - Готов, собака!
Теперь рукоятку затвора на себя, повернуть вниз... чавкнула упавшая в воду дымящаяся гильза... поднимать некогда... Воткнуть следующий патрон... Выстрел. Опять зарядить. Выстрел.
- Ванька, справа!
Тело разворачивается само, независимо от команд головы. Застывшее удивление на лице бегущего с поля неаполитанца. Выстрел. Кивер с жёлтым ромбиком вместо карды покатился по траве, подпрыгнул на кочке, и упал в свободное от тины и камышей оконце. Закачался... этакий корабль спокойствия среди житейских бурь. Кстати, а почему фуражир побежал не к артиллеристам, где сложены ружья
[6], а в болото?Ага, вот и причина - рубка уже на самой батарее, и французам ничего не светит. Вообще ничего, так как польское ополчение не в состоянии кормить пленных. Просто не берут, и, будучи частными лицами, не несут за это никакой ответственности. Из свалки вылетел пан Пшемоцкий на вороном жеребце - саблей машет картинно, весь в чужой крови, хоть сейчас переноси его на батальное полотно...
- Убью, суку! - сшибая с ног улепётывающих от поляка неаполитанцев, капитан бросился к шляхетскому предводителю. - Расстреляю!