Пасадена

— Не совсем… Но вы ведь знаете, что это за человек, — ответил капитан Пур и добавил; — Я никогда не нанимал девушек в дом для рабочих. На упаковке, понятно, заняты девушки, по большей части из сиротских приютов, но они работают только днем, к вечеру уходят, потому что считают — и правильно, — что на ранчо молодой девушке не место. Но Брудер говорил мне, что вы умеете за себя постоять. Я предлагал, чтобы вы поселились в нашем доме, — в комнате Розы есть свободная кровать. Но Брудеру почему-то кажется, что вы не поладите. С его стороны даже как-то нехорошо так думать.

Капитан Пур замолчал, а потом спросил у Линды, сколько ей лет. Она ответила, и он сказал:

— Я так и думал, но это даже забавно: Брудер говорил, что вы с Розой одногодки, а ей лет восемнадцать, не больше.

Линда смущенно рассмеялась и первый раз за всю поездку осмелилась дотронуться до того маленького шрама, который на ее душе оставил Брудер, не встретив ее на станции. Капитан Пур как будто прочел ее мысли, потому что сказал:

— Смешной ваш Брудер. Он вообще-то не хотел, чтобы я вас забирал. Говорил, вы ведь можете взять тележку, а потом дойти до ворот. Мне даже пришлось настаивать, потому что Брудер все время повторял, что вы человек самостоятельный. Мне кажется, он просто такой человек. Но вы, конечно же, лучше его знаете, чем я.

На это Линда ответила, что действительно человек она самостоятельный, но все-таки немного волнуется. Она сидела в машине совершенно спокойно, и казалось, что с ней не произойдет ничего такого: яркий, блестящий мир заставлял ее душу закрыться, точно анемона, до которой дотронулись пальцем.

Наступал вечер; за холмы на западе садилось кроваво-красное солнце. Багровый отсвет закрывал долину, апельсиновые деревья темнели, плоды будто погасали. Дорога спускалась по склону холма, заросшего чапарелем и сумахом; она была слишком узкой для машины, с разъезженными, растрескавшимися по верхушкам колеями, камни летели из-под задних колес машины вниз, в долину, и падали в сад. По холмам эхом прокатился свисток паровоза с железной дороги. Те работники, которых она заметила на въезде; это для них придется по вечерам варить фасоль, и, возможно, Брудер был среди них, и что-то сжалось у Линды в груди, больно закололо. С тех времен, как он уехал из «Гнездовья кондора», она успела вырасти и сейчас думала, что этого он может и не ожидать; или что, когда он ее увидит, у него по спине пробежит неприятный холодок. Что, если он скажет: «Ты просто другой человек!»?

У подножья холма Линда и Уиллис вышли из машины. Казалось, что роща не кончается и здесь: ряды деревьев вырастали из земли, крошившейся под каблуками ее башмаков; ветви длинной юбкой ложились на землю; на каждой из них висели лимонно-зеленые плоды вперемешку с уже созревшими, цвета охры. Кое-где еще сохранились белые соцветия со сладким ароматом; они истекали нектаром и привлекали к себе пчел. Одна из них прожужжала около уха Линды, села ей на плечо; Уиллис осторожно посмотрел на Линду, как бы проверяя — что будет делать эта новенькая? Оказалось, ничего — она спокойно шла дальше, подобрала с земли один апельсин, другой, третий, начала ими жонглировать, и они с Уиллисом слышали, как ночной ветерок шелестит ветвями деревьев.

— У меня сто акров, — сказал Уиллис. — Восемь тысяч шестьсот деревьев. В прошлом году мы собрали почти восемнадцать тысяч ящиков апельсинов.

— Сто акров? — переспросила Линда и подумала о «Гнездовье кондора» — в сущности, клочке земли, добрую треть которого занимало старое русло, а берег неустанно подмывал океан.

— У нас не сто акров, а гораздо больше. Сто акров — это посадки. Как-нибудь я вас прокачу, и вы сами все увидите.

Шагу него был короткий, но шел он быстро и напомнил Линде мальчишку, который спешит в класс. Для капитана он выглядел слишком молодо, она чувствовала, что он слегка раздражен, но в то же время знал здесь все до последней мелочи. Ему было года двадцать четыре — двадцать пять, он владел ранчо, получил на войне медаль и в один и тот же день мог отбирать и сортировать апельсины, проверять цилиндры в своем «кисселе», а под вечер идти танцевать фокстрот или портландский вальс на террасе. О таком типе мужчин, вернее, о таком типе мира она знала совсем немного, и для нее сегодняшняя встреча была все равно что знакомство с иностранцем: экзотика, обаяние и неизвестность.

Небо становилось вечерним, печально-синим, они ехали вниз по аллее сада. Нижние ветки деревьев были подрезаны, и на каждом стволе белели цифры. Они были написаны в столбик и совершенно непонятны Линде:

5

26

7

Само собой, через несколько дней она разберется, что это за код. Сейчас она думала, что будет завтра, как начнется ее утро. Капитан Пур будет ждать, что она пустит воду в оросительный канал? Объяснит ли он, что ей нужно будет делать?

Уиллис поднес руку щитком к глазам и, осмотрев ранчо, сказал:

— Не вижу мальчишек.