Пасечник

Что им оставалось делать? Тягаться с умными и хитрыми, а то и просто, наглыми дельцами могла не каждая. А умные, хитрые и просто наглые постепенно захватывали в свои загребущие лапы все, что им никогда не принадлежало. А так, как хитрых и наглых было много, жадных – еще больше, то даже тех несметных советских богатств на всех стало не хватать.

Нехватка кусков жирного советского каравая повлекло за собой многочисленные междоусобные войны. Бандитские группировки росли как грибы после теплого июльского дождичка. Кто успел, тот и съел. Те, кому доставались трофеи, жили дорого, богато и понтово. Но не долго – цена сладкой жизни. Кладбища стремительно молодели, и на них вырастали новые надгробия, щедро отделанные мрамором. Мастера-художники радовались барышам: работы много. На черных плитах красовались квадратные братки в просторных куртках на фоне роскошных иномарок.

Заводские мужики, те, что помоложе и крепче, плюнув на честный, но бесплатный труд, втоптав в землю окурок, брали расчет и уходили на поклон богатым, удачливым дядям, сильным мира сего. Знали, что брали билет в один конец, но все равно шли.

Егор с Дашей справили тихую свадьбу. Помыкавшись с год на вагоностроительном, он уволился. Смысл? Чего ждать? Денег едва хватало. Хорошо, что огород выручал. Мама сообразила: в складчину с соседями по участку купили десяток кур и поросенка. В складчину и кормили животину. И то – хлеб! Дашутке нужны были витамины – шестой месяц. И так кстати были яблоки и смородина, морковка и клубника! А теперь еще и свежие, еще тепленькие яйца с ярким оранжевым желтком под крепкой скорлупой!

Поросенок рос, как на дрожжах. У соседей хозяйка Мария Федоровна подвизалась кассиром в столовке, и ей полагалась своя доля: отходы производства. Немного набиралось по нынешним голодным временам, но хватало вполне. Осенью заколют, насолят сала, грудинки, наварят тушенки. Будет, чем кормить мужиков. Это женщины на одной картошке как-нибудь продержатся, а мужчины на траве не протянут.

Муж Марии калымил в лесу черным лесорубом. А Егор каждую ночь бегал на погрузку-разгрузку на вокзал. Копейки, но ведь Дашке необходимы молоко и творог. Да и долгов за квартиру накопилось. Платить не хотелось: то свет вырубят, то воду. Поговаривали, что осенью задержат начало отопительного сезона. За что платить? За четыре стены и люстру на потолке?

Егор стал нервным, раздражительным. Алла Леонидовна заметила перемену в настроении сына, но вида старалась не подавать: всем тяжело. Особенно, Даше. Та старалась держаться молодцом, улыбалась, готовила обеды и ужины, собирала приданое для малыша, всякий раз бросалась на помощь свекрови.

– Да что мне сделается? Что вы со мной, как с хрустальной вазой носитесь? Зачем мне лежать?

Не девка, а клад! Ни упреков, ни слез. Егор вечно в поисках халтур мотался по городу, но Даша ни единого раза не заныла, не предьявила мужу претензий, что тот мало уделяет внимания, мало зарабатывает, и ни о такой жизни она мечтала… Дашка лепила творожные сырники, тушила картошку, варила серые, с капустного крошева, щи.

Укутывала кастрюли в мужнину телогрейку и терпеливо дожидалась своего Егора с работы. Пока кормила измученного работягу, щебетала о разных пустяках, рассказывая о забавных случаях во дворе или в поликлинике, сдабривая свои байки щедрой порцией юмора. О бесконечных очередях, очередных ограблениях, тревожных новостях из «горячих» регионов страны, о своем плохом самочувствии – ни слова!

Даша все прекрасно понимала. Интуиция редко ее поводила. Их квартира походила на камерный театр, где все старательно играли спектакль о счастливой семье. Каждый, тщательно отрепетировав накануне, выходил на подмостки и целиком отдавался роли: счастливой бабушки, довольного отца и мужа, влюбленной жены. Она с удовольствием бы избавилась от этой интуиции, но беременность только усилила ее. Даша буквально видела черное и тяжелое облако, нависшее под потолком уютной кухни.

Егор, прихлебывая суп, хвалил ее стряпню. Свекровь, считая гроши, радостно всех убеждала, что им несказанно повезло: вон другие как живут, ужас просто. А сама Даша читала вслух детские книжки, убеждая домашних в необходимости «раннего развития плода». Все улыбались, стараясь сохранить хрупкий мир, заключенный в стенах панельного дома. Но… Даша знала, что злоба и отчаяние уже просачиваются через микроскопические поры скорлупы, прятавшей их ядрышко. И Егор это знал. Он прятал от нее глаза, терял нить разговора, страдал бессонницей. Сторонился ее, Даши…

Она твердо решила: не расспрашивать, не дергать мужа, аккуратно, незаметно наблюдая за Егором. И продолжала играть свою роль.

Егор весь измучился. Он чувствовал свою никчемность и жалел о том, что женился на Дарье. Какой из него добытчик? Слюнтяй, терпила. И еще… И еще – терпила ненормальный, нездоровый психически. Он не спал ночами, боясь снов. Сны эти были настолько правдоподобны, физически ощутимы и реальны, что он начал путать их с явью.