Пасечник

Был он не молод, и не стар еще, в самых своих зрелых годах, когда тело, потерявшее былую стройность и юношескую гибкость, наливается заматеревшей силой и кряжистой основательностью, отчего шаг становится тяжел и уверен. Лицо путника прорезали первые морщины, но глаза не помутнели, оставаясь ясными и зоркими. Неулыбчивый рот и складочка между бровей говорили о неласковом нраве человека – лишний раз к такому не подойдешь – подумаешь. На широкой спине сиротливо болтается старенький рюкзачишко: не нажил мужик добра, коли пробирается в поселок налегке, как студент какой. Неторопливость движений скрывает недюжинную силу и большой житейский опыт, которым не будешь делиться с каждым встречным-поперечным – не тот случай.

Звали его Егор. Занесло Егора в эти глухие места не случайно. Долгими ночами снилась ему маленькая мирная деревня, окруженная густыми лесами и болотами. Здесь – покой и тишина, ненавязчивые соседи и разжиревшие на воле гуси, отдыхающие на жемчужной поверхности холодных озер. Здесь хорошо было прятаться от большого и шумного мира, населенного миллионами суетливых людей, сующих нос в не свои дела.

Здесь он решил доживать свой век, честно трудясь и никого не трогая. Измученное сердце Егора волшебным образом успокоилось и мерно застучало сразу, как он вошел в поселок. На другом краю селения его дожидался старый дом, который должен быть стать ему по-настоящему родным и единственным.

Он без особых проблем, ни к кому не обращаясь за советом, быстро нашел нужную улицу. Да и что тут искать: их в деревне всего две. Дом стоял на окраине: задний фасад его подпирал ельник, а передний, с тремя окнами на юг, насуплено глядел на соседние постройки. Одной из них была крепкая избушка, спрятавшаяся среди белых высоченных берез. Все по уму сделано, и окошки блестят свежей голубой краской, и в маленьком огороде цветет картошка. Но забор повалился в нескольких местах, и теперь вместо него буйно царствовала крапива, да бурьян растопырил лапы – не пролезешь.

Другая усадьба – обновленная. Видно, что хозяин ее – крепкий, непьющий, радивый мужик. Ограда крепкая, с плотно запертой калиткой. Крыша из металлочерепицы. Окна модные, пластиковые, широченные, а печная труба сияет новеньким кирпичом.

Разделяла избы аккуратная зеленая лужайка, прореженная тропками, ведущими к колонке, стоявшей у самой дороги. Крепкая лавочка под березой и небольшая стоянка говорили о том, что прямо к дому ухватистого хозяина подъезжала регулярно автолавка. Хорошее место – удобное для его обитателей. Прав был Черепицин, когда отправлял сюда Егора:

– Ни забот, ни хлопот. И вода, и магазин – под рукой. Лес рядом. Соседи спокойные. Живи да радуйся. Документы в порядке, маленько дом подправишь, и все дела. Руки у тебя из того места растут – не пропадешь. Деньжат на первое время я тебе дам. А там… Может, и пронесет. Звони, если что.

Егор прошел во двор, густо поросший крапивой, нащупав ногой скользкие доски деревянного настила. Серые бревенчатые стены, обветшавшие рамы окон, старенькое, подгнившее крылечко встретили его недоверчиво, хмуро. Егор нащупал рукой ключ, спрятанный где-то под застрехой. Вставил его в ржавый замок, уныло по-стариковски заскрежетавший.

Отпер дверь, положив тяжелый, в советское время выкованный, а потому надежный калачик замка, на подлокотник крыльца, и ступил в темные сени. Пахло сухой землей, но гнили не чувствовалось. Скупой дневной свет еле-еле пробивался сквозь маленькое оконце. Широкая лавка вдоль стены с оцинкованными ведрами. Коромысло на гвозде. Деревянный шкаф – наверное раньше в нем хозяйка хранила молоко, масло и простоквашу. Низенькая, обитая дерматином, дверь в горницу – Егор потянул за ручку, затаив дыхание: что его ждет там, за этой надежной, крепко сколоченной дверью?

Открыл… и зажмурился прямо! Яркие солнечные лучи били в окна беззастенчиво, жарко! Стены, на южный лад крашеные побелкой, добавляли комнате воздуха и объема. Янтарные лавки вдоль, крытые домоткаными половичками, были широки – ночь на них проспишь, на пол не свалишься! Самодельный грубый стол твердо умостился на крепких ногах. В углу – буфет, изготовленный теми же умелыми, хоть и грубоватыми крестьянскими руками. Две низеньких кровати с высоченными перинами, пирамидой сложенными, одна на другую, красовались по разные стороны горницы. Беленая печь неуклюжей громадиной царила в избе, нисколько не умаляя ее пространства.

– Сколько же ты, голуба, дров зимой жрешь? – Егор провел рукой по шершавому боку печки, – это я замучаюсь запасать тебе прокорм, а?

И вдруг он, в первый раз за последние три года, по-хорошему улыбнулся той самой широченной русской, доброй и открытой улыбкой.