Паштет из соловьиных язычков

И сейчас, работая пилумами, они кляли себя за свою скотскую трусость, проявившуюся сегодня во второй раз, ибо можно было отказаться от этой участи и погибнуть вместе с казнимыми. Но никто не отказался, даже Авл Тораний, забивавший насмерть своего родного брата Квинта, выкликнутого десятым. Слезы катились из глаз Авла, он ревел как зверь и бил, бил, бил в кровавое месиво, которое еще несколько минут назад было для него самым родным на свете человеком в этой варварской лесной глуши…

Марк, вскочив на ноги, заметался по тесной пещере, постоянно натыкаясь на стол и нары.

— Но при чем здесь я?! — вскричал он.

И тут же понял, что смотрит на казнь с самого удобного места, где все видно, и никто ему не мешает. Получается — он главный распорядитель?

— Я был легатом! — заорал он. — А легат не обладал полномочиями назначать децимацию!

Остановившись посреди пещеры, Марк задрал вверх руку с оттопыренным указательным пальцем и, грозя ей неизвестно кому, продолжил:

— Это мог сделать командующий армией! Консул, например, или наместник провинции…

И здесь он вспомнил, что какое-то время сам был наместником Цизальпинской Галлии.

— Я не мог этого сделать! — крикнул он в пустоту как-то совсем уж неуверенно.

Ему вспомнилась его последняя жизнь, где он был преуспевающим промышленником. Эта жизнь никак не вязалась с только что просмотренным сюжетом.

Он вдруг захотел представить себе ужин в ресторане с Шейлой Уайльдхукер, но вместо официанта увидел лишь какого-то окровавленного центуриона, который доложил:

— Децимация окончена. Лопаты для укрепления валов приготовлены. Разрешите задействовать четвертую когорту ночью?

— Да пошли вы все к черту с вашими децимациями, дубинациями и дегазациями! — проорал Марк в сторону выхода из пещеры.

И случилось чудо!

Децимация, отвалившись, упала навзничь, а ее место тут же заняла дубинация.

— Интересно, — облегченно вздохнув, сказал Марк. — Двести ударов дубиналом по заднице — это много или мало?

Он улегся на нары, укрылся шкурами и продолжил размышления.

— Если для легионера — явная смерть. А если для ангела? По-моему, ничего страшного. Ведь ангелы бессмертны…

Он зевнул и провалился в сон.

И что бы ему ни снилось, он спал как младенец, потому что сильно устал после децимации. Даже отряд двуногих и двуруких сусликов, десятым членом которого почему-то оказался Марк, не произвел на него никакого особого впечатления. И когда его выводили из строя, чтобы забить насмерть мисками из-под паштета, Марк только рассмеялся и геройски плюнул прямо в морду главному сусляре.

* * *

Проснулся Марк от хруста. Кто-то в пещере был и, соответственно, чем-то хрустел.

Марк снял с головы шкуру и открыл глаза.

Солнце уже встало, и потому в помещении было светло как днем. Возле стола спиной к нарам стоял ангел и ел крокодильи яйца. Хотя цилиндр с головы он не снял, конфигурация узкой спины выдала в нем Израиля Кноппера.

— Доброе утро, Изя, — сказал Марк, принимая на нарах сидячее положение.

Спина ангела вздрогнула, хруст сначала усилился, а затем прекратился. У Марка создалось впечатление, что Изя, застигнутый за пожиранием еды узника, вынужден был срочно доесть то, что было у него во рту. Так оно и оказалось.

Сделав несколько судорожных движений руками, которые успели вытереть рот, Израиль Кноппер развернулся к Марку и тихо поинтересовался:

— С каких это пор мы стали так дружны, что позволяем себе общаться по-простому?

— Начать никогда не поздно, — сказал Марк и хлопнул рукой по нарам. — Садись!

— Не могу, — искренне ответил Изя, но, спохватившись, добавил, — точнее — незачем. Я лишь доставил тебе еду.

Он указал на глиняную миску, стоявшую на столе рядом с блюдом, в котором вчера вечером принесли яйца. Марк догадался, что в миске находится обычный паштет. А вот яиц на блюде явно поубавилось.

Утреннее солнце прекрасно освещало Изю, и Марк заметил, что перед ним стоит человек средних лет приятной наружности. Лицо Изи было овальным, большеглазым и горбоносым. Вот только цвет лица совсем не радовал глаз наблюдателя, поскольку был откровенно серым, как будто его посыпали цементной пудрой. И даже темные волосы и карие глаза не скрашивали этой серости. Изя казался смертельно больным человеком.

— Да сними ты свой цилиндр! — сказал Марк, вставая с нар.

Он подошел к столу (Изя предусмотрительно отодвинулся, но на нары садиться не стал), взял в руки миску с паштетом и опрокинул ее себе в рот. Густая теплая каша потекла по пищеводу Марка, и в желудке его стало сразу же сытно и жарко.

— Хорошая вещь! — сказал он, ставя миску на стол.

Ему вдруг захотелось вылизать миску языком, но он вовремя вспомнил о суслике и потому не стал отбирать остатки еды у бедного грызуна.

— Эта тоже неплохая, — вяло ответил ему Изя, показав яйцо, зажатое в руке. — В Латинской Америке устраивают фестивали по поеданию крокодильих яиц. Но там они варятся свежими. Наши повара варят яйца с уже развившимися в них зародышами. Пусть это не кошерная пища, но архангелы разрешают ее есть.