От сильного голодания народ страны во время войны и даже после неё спасала картошка. Как правило, каждая семья получала где-нибудь небольшой участок земли (несколько соток), где и сажалась эта сельскохозяйственная культура. Проблем с посадкой картофеля не было. Сначала брались его клубни, оставшиеся от урожая прежнего года, от которых отрезались кусочки с так называемыми глазками, то есть местами, дававшими ростки. Фрагменты клубней высевались затем в хорошо вскопанную землю, где они благополучно прорастали и давали всходы. В течение лета их требовалось регулярно окучивать, а землю удобрять, если, конечно, имелось чем. Осенью собирай урожай, если его не разворовали жители окрестных деревень, и засыпай в погреб. Время от времени в погреб приходилось спускаться; и не только для того, чтобы взять очередную порцию картофеля для очередной трапезы, но и для освобождения клубней от ростков, резко снижающих у плодов их пищевое качество. В комнате, где мы обретались, погреб был. В частности, он был оборудован и трудами отца – папа выкопал в земляном грунте, находящемся под деревянным настилом комнаты, яму для нашего мини – картофелехранилища. Я частенько лазил туда по поручению родителей – то набрать картошки для варки, то освобождать её клубни от ростков.
Между тем отца снова собрались отправить в действующую армию. Причин для перевода в неё капитана Вейцмана Виктора Рахмильевича, кандидата биологических наук, было две. Первая причина была напрямую связана с антисемитизмом, вспыхнувшим, как уже говорилось выше, ярким пламенем в военные годы. Естественно, юдофобство имело место и в военном госпитале, где мой отец читал курс анатомии будущим военным фельдшерам, отправляемым на фронт после прохождении курса соответствующей медицинской подготовки в глубоком тылу.
Не знаю уж, как надо было читать курс анатомии будущим военным фельдшерам, но отец мой читал его, как считал нужным. Это очень не нравилось некой Можаровой, заведующей учебной частью курсов, готовивших указанных выше специалистов. Баба эта была порядочной антисемиткой и (подозреваю) членом ВКП(б). Не сложившиеся с нею у моего отца отношения привели его к повторной отправке на фронт, где остро возникла потребность во фронтовых эпидемиологах – нужно было бороться с туляремией. Из-за этой болезни войска несли большие небоевые потери. Переносчиком туляремии являлись крысы. Но прежде чем папа снова отправился в действующую армию, он побывал в служебной командировке, сопровождая на фронт выпускников фельдшерских курсов. О командировке этой следует рассказать особо.
В вагоне, где вместе с сопровождающими офицерами расположилась группа выпускников фельдшерских курсов, отправляемых на фронт, произошёл крайне неприятный инцидент. Один из сопровождающих офицеров, хорошенько выпив, устроил стрельбу из своего табельного оружия. Из-за чего весь сыр – бор загорелся, я не знаю, так как, внезапно проснувшись, услышал лишь окончание разговора моих родителей о произошедшем. Говорили на пониженных тонах – время ночное (сын спит) да и содержание разговора не для посторонних ушей. Из услышанного явствовало: пьяный офицер ранил одного из курсантов. Пуля задела колено. Родители решали, как быть папе в этой непростой ситуации – немедленно дать знать начальству относительно случившегося или же выждать, не возникать. В результате было решено: если спросят – рассказать всё, как было, а не спросят, ну и слава Богу! Финал этой истории мне неизвестен, но сейчас я очень жалею, что не поинтересовался у мамы годы спустя, чем всё закончилось. Интересное дело – в течении многих лет, финал этой истории меня совершенно не интересовал, а вот теперь, на излёте жизни, у меня вдруг любопытство разгорелось по ходу написания мемуаров. А из-за чего стрельба?! Да было ли разбирательство? А что в конечном итоге? Ох, много вопросов мог бы я задать покойной маме по самым разным поводам, да задал лишь один. Он касался опять-таки случайно услышанного мной, только на этот раз разговаривали мама и её приятельница, Наля Красикова. Дело шло, в частности, о… печатании фальшивых денег.