Пассажир без билета

С трудом передвигаясь, ребята отправились вслед за хозяйкой. Костюмы получились убогие, безвкусные, но ребята этого не заметили. Левка очень понравился себе — в шароварах из марли с синим поясом и в красных матерчатых тапочках. На голове пестрый платок.

— Совсем как разбойник из сказки про Али-Бабу! — воскликнул Миша Кац. — А ты, Сабинка, похожа на Золушку, когда она уже принцесса! Только юбочка малость коротковата.

В комнату вошел радостный Дойнов с портфелем в руках и объявил:

— Все! Скоро можем отплывать! Вот документы на испытательный срок, вот бумаги на право работать! Поедем по селам, по местечкам, по городишкам. Лафа! Житуха, как у птахов разных! Лети на все четыре стороны! Отсюдова на юг махнем — в Кисловодск, а может, в Тбилиси! Но это все потом! А пока разведку боем провернем. Вокруг Уральска помотаемся пару месяцев! Все от вас зависит. Выдержите испытательный срок — артистами станете, нет — будете в макаках весь век ходить! Сдрейфили? Нет? Молодцы! А сейчас, хозяюшка и пацанчик, садитесь — поглядим на артистов. Ну-ка, Левка, ложи коврик и весь номер с начала до конца.

Левка налил из графина воды, поставил стакан себе на лоб.

— Продажу! Сразу же давай продажу! Как я учил! — крикнул Дойнов. — Комплимент выдавай!

Левка развел руки в стороны, медленно повернулся налево, потом направо.

— Жми дальше!

Продолжая держать стакан с водой на лбу, Левка плавно опустился на коврик, лег на спину, балансируя стаканом, поднял ноги до головы, согнул их, зажал коленями стакан и коленями же поставил его на пол за своей головой, перевернулся, встал и раскланялся, расставив в сторону руки.

— Улыбайся! Улыбайся! Что за комплимент без улыбки?

Левка улыбнулся.

— Нет, это у тебя «собачья улыбка» выходит: одни губы улыбаются, а глаза плачут! Глазами улыбайся! Всем мордоворотом! Так! Уже лучше. Теперь в обратном порядке всю комбинацию! Алле!

Дойнов бросил на пол веточку сирени. Левка встал к ней спиной и, медленно прогибая тело назад, вспотев от сильного напряжения, с трудом ухватил цветок зубами, но неудачно. Он выпал.

— Сызнова! — закричал Дойнов. — Настоящий артист цирка будет повторять трюк, пока не получится!

Левка никак не мог ухватить сирень зубами. Ее запах дурманил, кружилась голова.

— Сызнова! Сызнова! — кричал Дойнов до тех пор, пока Левка не выполнил трюка. — Теперь шпагат!

Левка медлил.

— Шпагат, чучело! Не бойсь! Сейчас больно будет, зато потом мне спасибо скажешь! Ну! Садись!

Левка сжал зубы, заранее предчувствуя знакомую боль, медленно расставил ноги, опустился... и улыбнулся.

— Ты чего?

— Не так больно уже! Не так больно!

— А я что говорил, чмур? Кончается коропатура!

Сабине тоже на этот раз было не так больно.

Отрепетировав, Дойнов собрался отдохнуть.

— Можно нам с ребятами пойти в детдом? — спросил его Миша Кац.

— Нет! — ответил Дойнов. — Сегодня никаких детдомов. И завтра. Сейчас надо разминаться и разминаться до бесчувствия. Вот будем уезжать, сходят попрощаются!

— А когда вы уезжаете? — спросил Миша Кац.

— Скоро уже! Совсем на днях. Едем на гастроли.

Глава IV

На гастролях

Панич объявил:

— Юный артист Лев Осинский — «Человек-змея»!

Левкино сердце застучало. Руки тут же вспотели. Страшно волнуясь, он вышел на сцену и раскланялся. Словно в тумане, стал наливать в стаканчик воду. Руки дрожали, не слушались, вода расплескивалась через край. Левка поставил стакан на лоб, сел на коврик и тут же уронил стаканчик. Вода полилась по полу. Не помня себя от стыда, Левка попятился на четвереньках, оторвал от пола задник и нырнул под него. В зале захохотали.

— Получай, чмур! — зло прошептал Дойнов и дал Левке оплеуху. — Это за «собачью» улыбку! А вот это за дрова[4].

Залепив вторую пощечину, Дойнов вытолкнул его на сцену. Левка снова «завалил» трюк и убежал в кулису. Получив еще одну затрещину, он с грехом пополам выступил и забился под стол в пыльном, темном углу. Из зала за кулисы прибежала Сабина.

— Где Лева? — спросила она у Дойнова.

— Вон твой жених под столом сидит, рыдает.

— Дрова, одни дрова! — чуть не плакал Левка с досады.

— Да брось ты, все хорошо! — утешали Левку Сабина и жонглер Абашкин.

В Гурьеве Левка написал маслом портрет Сабины. Портрет получился на славу. Дойнов, увидев его, присвистнул.

— Может, ты и рекламу сумеешь делать? А то у нас не афиши, а черт знает что! Панич пишет, как курица лапой! Сумеешь?

— Конечно, сумею!

— И значок Госцирка сумеешь в углу намалевать?

Дойнов показал афишу с эмблемой девушки в полете на фоне трапеции, под надписью ГОМЭЦ[5]. Девушка тянулась руками к красной звездочке.

— Сумею.

Афиши вышли замечательные. Все артисты наперебой расхваливали Левкину работу. Особенно восторгался Абашкин.

— А меня во фраке с хризантемой изобразить можешь?

— Могу, конечно.

— Сколько слупишь?

— Что ты, Паша! Нисколько!

— Ну, тогда подарю тебе что-нибудь! Красок куплю, бумаги, холста!

— Все у меня есть. В детдоме дали. Вот только если белил немного...

— Бочку достану! На одну хризантему и манишку, знаешь, сколько белил уйдет?

Когда все вышли из комнаты, Абашкин, кивнув на афишу, шепнул Левке: