Пассажир “Полярной лилии”

Он стоял, вытянувшись, негодуя и мучительно силясь сохранить хладнокровие.

— Жду, что вы скажете дальше, — произнес он сдавленным голосом.

— Вы знали эту особу до своего прибытия на пароход в Гамбурге?

Третьему помощнику едва исполнилось девятнадцать. Петерсен был вдвое шире и тяжелей его. И все-таки, раззадорясь, как молодой петух, голландец выпалил:

— Есть вопросы, на которые джентльмен не отвечает.

Капитан побагровел, в свой черед поднялся и чуть было не влепил мальчишке пощечину.

— А с каких это пор джентльмены лгут? — жестко отпарировал он. — С каких пор джентльмен клянется, да еще в присутствии полиции, что видел, как человек бросился за борт, хотя это вовсе не человек, а мешок с углем?

Капитан почти тут же раскаялся в своей вспышке — так страшно исказилось лицо Вринса. Молодой человек раскрыл рот, не в силах ни заговорить, ни вздохнуть.

Зрачки его с отчаянием и тревогой впились в Петерсена. Побелевшие пальцы беспомощно задвигались.

— Я.., я…

— Ну-с? Вы в самом деле видели, как Эриксен прыгнул в воду?

На лбу третьего помощника заблестели капли пота, кадык судорожно заходил вверх и вниз.

А ведь он вот-вот разрыдается!.. Капитан был уверен в этом, настолько уверен, что его подмывало хлопнуть щенка по плечу, крикнуть ему:

«Перестаньте себя изводить, дуралей! И не воображайте, что какая-нибудь там Катя Шторм стоит этого».

Но Петерсен промолчал, о чем вскоре и пожалел.

Он взглянул на свой незаконченный многоугольник и еще раз мысленно сблизил точки, означавшие влюбленных.

Он был взбешен, а гнев — плохой советчик.

— Вот, значит, кого в Делфзейлском училище считают парнем исключительной честности! — пробурчал он достаточно внятно, чтобы его расслышали.

И тут Вринс со слезами на ресницах чуть ли не простонал надломленным голосом:

— Разве в Норвегии честность состоит в том, чтобы предавать женщину?

Он больше не владел собой. Был готов на все.

Дышал прерывисто и шумно.

Капитан на секунду потерял дар речи.

— Даже если эта женщина — вульгарная…

— Замолчите! Запрещаю вам…

И Петерсен замолчал. Кончилось! Ярость его внезапно улеглась. Он понял, насколько смешна эта сцена и омерзителен подобный разговор.

Эдак он, чего доброго, кончит дракой с перевозбужденным подростком, губы которого пляшут в конвульсивной дрожи!

Омерзительно! И, как всегда бывает в таких случаях, начинаются намеки, обидные для другой нации!

Воцарилась тишина. Капитан мерил шагами три погонных метра своей каюты.

— Чем могу еще служить? — с трудом выдавил Вринс.

Петерсен опять промолчал, лишь взял на ходу листок с многоугольником и скомкал его.

— Один уже мертв, — тихо вымолвил он.

В сущности, это был способ извиниться, не принося извинений. Вринс истолковал реплику по-другому:

— Значит, вы обвиняете меня…

— По-французски читаете?

— Немного.

— Тогда взгляните.

Петерсен протянул помощнику газету, найденную под подушкой у Штернберга, сел за бюро и, чтобы не мешать Вринсу, сделал вид, что углубился в вахтенный журнал.

Он был не слишком доволен собой. Все получилось на редкость нескладно.

Прежде всего, зачем он начал с Вринса, а не с других?

Конечно, от билетов в «Кристаль» и веера Кати Шторм никуда не уйдешь. Не забыл Петерсен и то, в каком виде молодой человек вернулся на «Полярную лилию» в десять утра.

Кроме того, не случайно же немка еще в первый вечер послала за третьим помощником и битых два часа гуляла с ним по палубе.

И, наконец, ночь в Ставангере: двое влюбленных в одной каюте.

Ну и что? Разве Катя Шторм совершила хоть малейший проступок, позволяющий заподозрить ее?

Французская газета пишет не о ней, более того, вообще не упоминает никакой женщины. Да женщина и не могла бы заколоть Штернберга с такой силой и так зверски.

Петерсен покраснел: он вспомнил, как в день отплытия, когда пассажирка поднималась по трапу в салон, сам любовался ею.

Что если он попросту ревнует к своему третьему помощнику? И бесится, видя, как тот без всяких усилий помешал капитану свести интрижку?

«Не правда! — мысленно одернул себя Петерсен. — Я чувствую: за этим что-то кроется».

Но понять, что именно, — он не мог. И, грызя себя за это, испытывал унижение, неуверенность.

— Что скажете, Вринс?

На этот раз он отказался от иронического «господин Вринс». Статью молодой человек уже пробежал, но газету все еще держал в руке, машинально продолжая читать дальше.

Лицо у него потускнело, фигура утратила подтянутость.

— Зачем вы показали это мне? — обеспокоенно проговорил он. — Какое отношение…

— Сейчас скажу. Судя по всему, советник фон Штернберг появился на «Полярной лилии» в поисках убийцы Мари Барон и, вероятно, его сообщников. Не забывайте, на улице Деламбр были и женщины.

Вринс решительно человек контрастов. Его поведение опять резко изменилось.

— Это все? — с ледяным спокойствием осведомился он.

И все-таки глаза у него потерянные.

— Вам этого мало?.. Человек убил девушку. Он у нас на борту…

— И вы предполагаете, это я?

Вринс произнес эти слова с бледной улыбкой, куда более горькой, чем рыдание. Терпение Петерсена иссякло.

— Ступайте! — буркнул он. — Идите достаивать вахту. Надеюсь, свежий воздух пойдет вам на пользу.