Пассажирка с «Титаника»

Под звуки канкана было томительно и сладко осознавать, что миром правят любовь и страсть. Дора вспоминала, в честь кого она получила имя, и плакала от грусти и восхищения. Вестибюль «Красной мельницы», отделанный красным и синим бархатом, казался ей преддверием ада. Афиши Тулуз-Лотрека на стенах вызывали тоску. Этот художник был физическим уродом, воспевшим женскую красоту. Дора же считала себя нравственным уродом. Между ними была существенная разница. Анри Тулуз-Лотрек обессмертил своих возлюбленных, а она – принесла им смерть.

Словно в бреду Дора выходила из кабаре и шагала к площади Пигаль, заглядывая в секс-шопы и стриптиз-клубы. К утру она напивалась до беспамятства. В сумраке узких улочек маячили, завлекая клиентов, девицы в коротких кожаных юбках и накрашенные трансвеститы. Струился прохладный воздух. Горели старинные фонари. Пахло дешевыми духами и дымом сигарет…

– Я знаю, что это было, – прошептала Дора. – Преддверие ада!..

– Ты о чем? – наклонилась к ней Катя.

– О Париже, о канкане…

«Она все еще находится под действием лекарств, – думала подруга, сочувственно кивая головой. – Ей совсем плохо. Хорошо, что она не пошла на похороны!»

– Ты видела? – беспокойно привстала Дора и вцепилась пальцами в ее руку. – Видела, как его… как он…

– Кто?

– Генрих! Его ведь уже похоронили? Да? Я оставила его одного! Не смогла быть рядом. Валялась здесь, на койке, словно бревно… в то время, как его…

Ее речь стала бессвязной, рот задергался, и Катя испуганно позвала врача.

После укола Дора затихла, ее веки смежились, и она опять уснула.

– Ей нужен отдых, – объяснила молодая сестричка с пухлыми губками и курносым носом. – Идите домой. За ней тут хороший уход.

Катя постояла у постели подруги, вспомнила о Лаврове и вышла в коридор звонить. Ведь она обещала расспросить Дору о приглашенных на вечеринку и взять у нее список гостей.

– Ничего не вышло, – сообщила она, когда сыщик ответил. – Дора говорила что-то о канкане, о преддверии ада, о Париже… потом ей сделали укол, и она уснула.

– Преддверие ада? – переспросил он. – Странно. Что она имела в виду?

– Не знаю. Ей очень плохо. Нельзя бросать человека в беде. Ты же не собираешься…

– Извини, Катя, потом поговорим.

– Ты не один? – догадалась она.

Глория права, что каждый может стать провидцем. Особенно влюбленная женщина, чувства которой обострены.

В трубке повисло молчание.

– Я занят. Перезвоню, когда освобожусь, – бросил Лавров и отключился.

Катя застыла с телефоном в руке, ее сердце часто забилось. Она была взволнована. Ревновала. Злилась. Потом вышла из клиники и побрела куда глаза глядят. По дороге ей вспомнилась дама бальзаковского возраста – та самая, у которой подскочило давление, когда с Генрихом случилось несчастье. Даму звали Люлю, она была любовницей хозяина нескольких художественных галерей. По слухам, Люлю приторговывала антиквариатом подпольно. В связи с этим у нее были неприятности с законом, но дело замяли. Любовник позаботился.

Катя обращалась к Люлю по поводу приобретения картин для загородного поместья. Та помогла приобрести несколько полотен. С тех пор они не созванивались. Но в электронной памяти где-то должен быть ее номер.

Катя остановилась и достала телефон. Зачем ей понадобилась Люлю? Затем, чтобы появился повод встретиться с Лавровым и обсудить подробности того вечера. Катя не верила, что Генриха убили, но настойчиво внушала сыщику эту мысль. Ей понравилась идея о каком-то редкостном яде, и она ухватилась за нее, как за соломинку.

Если Генриха отравили, значит, у него был враг. И враг этот присутствовал в зале. Все его видели, но никто не догадывался, какие черные планы зреют в его голове. Люлю – записная сплетница – наверняка подскажет ей пару-тройку интересных версий.

– Вот он, номер! – обрадовалась Катя. – Уцелел! Чудесно.

На дисплее высветилось настоящее имя Люлю: Лидия Демцова. Вот кто посвятит Катю в тонкости чужой частной жизни. При правильном подходе, разумеется…

* * *

Жилище Люлю представляло собой смесь роскоши и убожества. Старые стены нуждались в ремонте, зато на них теснились картины в массивных багетных рамах. Потолок в гостиной облупился, зато с него свисала дорогущая хрустальная люстра. Рассохшийся скрипучий пол покрывали пушистые ковры. На мебели из мореного дуба лежала пыль. Цветы в китайской вазе увяли.

– У тебя уютно, – притворно улыбнулась Катя. – Старинный дом, высокие потолки.

– Бывшая коммуналка, – объяснила хозяйка. – Когда появились деньги, я выкупила у соседей их комнаты и теперь живу в этих хоромах. Нравится?

– Очень.

– Хочешь прикупить что-нибудь из живописи по сходной цене?

Катя кивнула, чтобы заинтересовать Люлю. Без выгоды та не станет тратить время на разговор. Тем более они с Катей даже не приятельницы – просто знакомые.

– Я была у Доры в больнице, – сказала гостья, пока Люлю сидела за ноутбуком, выводя на монитор каталог. – Ей ужасно плохо.

– Ой, не говори! Я до сих пор в себя не пришла! Сижу на таблетках. Так перенервничала, ты себе не представляешь!