Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991

Конечно, «рукоделие» – не советизм. Это старинное слово с русскими корнями. Словарь Даля трактует «рукоделие» как ручную, в первую очередь женскую работу: шитье, вязание и т. д.627 И все же я рискну использовать термин «рукоделие» в качестве словесного знака, который аккумулирует явления, связанные с огосударствлением традиционных женских занятий и выведением их из сферы приватности. Кроме того, я хочу попытаться использовать предметы хенд-мейда в качестве исторических источников для историко-антропологического исследования. Историк Лев Карсавин отмечал: «Материальное само по себе в своей оторванности не важно. Оно всегда символично и в качестве такового необходимо для историка <…> Оно всегда выражает, индивидуализирует и нравственное состояние общества, и его религиозные и эстетические взгляды, и его социально-экономический строй»628.

Действительно, вещи, внешне не обладающие явным социальным смыслом, иногда могут поведать о своих хозяевах не меньше, чем вербальные источники – письменные документы. Впервые я это осознала в короткий период работы в Музее-квартире Кирова. На рабочем столе Сергея Мироновича Кирова – в экспозиционной части музея воссоздана обстановка кировского кабинета в Смольном – стоит чернильный прибор из мрамора, украшенный резной скульптуркой белого медведя на льдине. На приборе имеется металлическая накладка с гравировкой: из нее следует, что прибор – подарок первому секретарю Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) от членов Общества землеустройства еврейских трудящихся (ОЗЕТ). Рассматривая презент, я первоначально никак не могла установить связь между ОЗЕТом и арктическим зверем. Но здесь оказалась важна не сама вещь, а скрытый в ней социальный подтекст. С ведома Кирова в конце 1920‐х годов в Ленинграде стали закрываться добровольные объединения ученых, писателей, просто любителей словесности, русской старины, древних языков. Одновременно при полной поддержке лидера ленинградских большевиков разворачивали деятельность довольно странные организации, которые вряд ли можно отнести к числу добровольных. Это, в частности, ОЗЕТ. В его задачи входило выселение 100 000 евреев из крупных промышленных и культурных центров. Повсеместно распространились слухи о превращении Украины и Крыма в еврейские области, что незамедлительно вызвало вспышку антисемитизма. На самом же деле переселенцев вывезли в Бийско-Биджанский район и частично в европейское Заполярье – в места, мало напоминавшие климатические условия «земли обетованной». За это, вероятно, члены ОЗЕТа и отблагодарили Кирова настольным белым медведем.

Исторически значимыми могут быть и вещи, принадлежащие обыкновенным людям и хранящиеся у многих в домах. Написал же блестящую книгу челябинский историк Игорь Нарский, используя фотоархив своих родственников629. К вещам, особенно личным, бытовым, как к источникам сведений о прошлом, исследователи российской истории ХХ века обращаются нечасто. Я, имея опыт работы в музее, к вещам отношусь трепетно. И не зря. Помню, какое сильное впечатление произвел на аудиторию лектория «Теория моды» в МАММ (Мультимедиа-арт-музей, Москва) лоскуток советского капрона персикового цвета, отрез которого в 1956 году мои родители подарили бабушке. От блузочки, которую по причине прозрачности носили только под жакет, остался шарфик. Его легкая приятная шершавость поразила молодых дизайнеров. Они думали, что советские женщины на рубеже 1950–1960‐х годов надевали на себя нечто колючее и трещащее. Ничего подобного: первый капрон был довольно мягким, напоминал на ощупь шифон, но не мялся. В общем, историки, не выкидывайте старые вещи. При должной изворотливости ума все пойдет в дело.

Салфетки в виде кленовых листьев. Конец 1950-х годов. Личный архив Н. Б. Лебиной

Я бережно храню вышивки, сделанные моей бабушкой Екатериной Ивановной Чирковой, урожденной Николаевой. Это трогательные салфетки в форме кленовых листьев, столовые дорожки, украшенные гроздьями черной и красной смородины, подушка с декором из подсолнухов и, наконец, расшитая букетами фиалок скатерть с ручной мережкой.

Вышитая гладью скатерть. Конец 1950-х годов. Личный архив Н. Б. Лебиной

Образцы швов и отделок. Конец 1950-х – начало 1960-х годов. Личный архив Н. Б. Лебиной