Пастер

И вот тут-то куры показали себя. Свежую культуру безусловно смертельной холерной разводки привили двум курицам, которых только что купили и двум старым, которых уже однажды заразили куриной холерой. Два трупа на другой день лежали приготовленными для препаровки.

— А еще две — мы же вчера заразили четырех? — спросил Ру.

— Две другие живы и здоровы, — пояснил служитель, — они даже не поморщились от вашей прививки.

— Что? — воскликнул Пастер. — Они не заболели от безусловно смертельной дозы микробов из совершенно свежей культуры? Где они, эти курицы, покажите мне их немедленно…

Он очень волновался, пока служитель принес ему этих двух немолодых уже, хорошо упитанных и совершенно здоровых кур.

— Вы уверены, что это те самые? — изумленно спросил Пастер, стараясь скрыть свое волнение.

Обиженный служитель только пожал плечами.

— Послушайте, друзья, — дрожащим голосом сказал Пастер Ру и Шамберлену, — они даже не поморщились… А вы знаете, что мы им привили… Как вы думаете, что это значит?

Потом быстро, не дожидаясь ответа от потрясенных сотрудников, добавил:

— Ладно, ладно, рано еще нам думать о том, что это значит. Надо повторить опыт и быть совершенно твердо уверенным, что это не случайность.

Они привили свеженькую разводку еще двум новым курицам и двум из тех четырех, которые переболели холерой. И на другой день они опять вскрывали только два трупа, каждая клеточка которых была полна живыми микробами. А две другие были живы и здоровы…

В чем тут дело? Почему изменилась активность микроба? В чем секрет понижения его болезнетворных качеств? Ведь не в старости, — сколько бы Пастер ни пересеивал старых микробов, они отлично развивались и давали великолепное потомство.

Загадка разрешилась довольно просто: дело оказалось в кислороде воздуха. Колбы были заткнуты ватой, пропускавшей кислород. В таких же, только наглухо закупоренных колбах, микробы неизменно оставались ядовитыми.

И тогда все поняли, что они нашли…

Последующие дни прошли как в лихорадке. Никто не ел и не спал. Закупали на базаре кур, прививали им культуру из летних запасов — спасибо служителю, он не сразу выполнил распоряжение Пастера и не выкинул этих колб, заткнутых ватой. Когда куры, переболев легкой формой, снова становились здоровыми, им прививали свежую культуру, и они не думали заболевать…

Они болели, но не умирали, они были совершенно устойчивы к безусловно смертельным дозам, от которых безропотно гибли непривитые куры.

Было от чего закружиться голове! Предохранительная прививка — мечта всей жизни Пастера…

Всего лишь от куриной холеры, всего лишь для кур. Но разве в этом дело? Стоит только научиться ослаблять культуру любого другого микроба, как эта прививка станет универсальной для всех микробных заболеваний. Нужно создать метод ослабления микробов, и тогда они будут служить для исцеления от болезней, ими же самими вызываемых.

Пастер постучался в запертую на семь замков дверь, и дверь эта медленно раскрывалась перед ним. Он вспомнил коров, которые не заболели после вторичной прививки им сибирской язвы, и понял, что тут одна и та же закономерность, применимая и для кур, и для коров, и для крупных микробов сибирской язвы, и для этих мельчайших шариков куриной холеры. Как куры, так и коровы, однажды переболев слабой формой болезни, уже застрахованы от повторного заболевания.

Пастер горел в те дни как в лихорадке. Идея получить «второе издание» куриной холеры из сибиреязвенных бацилл неотступно преследовала его. Ру и Шамберлен забыли, как выглядят парижские улицы, ночевали они тут же, в лаборатории, ели вместе с семьей Пастера. Но и есть было некогда.

«Второе издание» упорно не давалось в руки. Микробы сибирской язвы великолепно приспосабливались к действию кислорода: они немедленно рассыпались на мелкие споры, и эти споры оставались ядовитыми, даже если на них по целым суткам дули чистым кислородом.

Можно было сойти с ума от умения приспосабливаться к обстоятельствам этих проклятых сибиреязвенных бацилл! Казалось, ничто не способно на них подействовать, — бациллы неизменно превращались в споры, ядовитость их не поддавалась ослаблению.

И тут на выручку пришел… Колен! Не он сам, а скверные воспоминания о нем. И чудесные — о курице, которую Пастер заставил-таки заболеть сибирской язвой…

Ру и Шамберлен напомнили Пастеру об этой триумфальной истории:

— Курица заболела потому, что вы охладили ее, снизили температуру тела, значит…

Дальше уже незачем было говорить — Пастер подхватил на лету:

— Греть их надо, греть до сорока двух — сорока трех градусов — естественной температуры курицы!..