Пастернак в жизни

Пастернак пишет не копию, а портрет оригинала. Вы смотрите на двойника и удивляетесь своим чертам. Конечно, вас изменил наряд чужого языка, музыка чужого языка, но вы благодарны волшебнику, который ввел вас в ином уборе в многолюдный и торжественный мир русской поэзии.

(Гаприндашвили В. Выступление на I Всесоюзном совещании переводчиков // Пастернак Б.Л. Не я пишу стихи…: Переводы из поэзии народов СССР. М., 1991. С. 322)

* * *

Тициан Табидзе

Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишутМеня, и жизни ход сопровождает их.Что стих? Обвал снегов. Дохнет – и с места сдышит,

И заживо схоронит. Вот что стих.Под ливнем лепестков родился я в апреле.Дождями в дождь, белея, яблони цвели.Как слезы, лепестки дождями в дождь горели.Как слезы глаз моих они мне издали.В них знак, что я умру. Но если взоры чьи-тоСлучайно нападут на строчек этих след,Замолвят без меня они в мою защиту,

А будет то поэт – так подтвердит поэт.Да, скажет, был у нас такой несчастный малыйС орпирских берегов – большой оригинал.Он припасал стихи, как сухари и сало,И их, как провиант, с собой в дорогу брал.И до того он был до самой смерти мучимКрасой грузинской речи и грузинским днем,Что верностью обоим, самым лучшим,

Заграждена дорога к счастью в нем.Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишутМеня, и жизни ход сопровождает их.Что стих? Обвал снегов. Дохнет – и с места слышит,И заживо схоронит. Вот что стих[201].1933

* * *

Осип Эмильевич был врагом стихотворных переводов. Он при мне на Нащокинском говорил Пастернаку: «Ваше полное собрание сочинений будет состоять из двенадцати томов переводов и одного тома ваших собственных стихотворений». Мандельштам знал, что в переводах утекает творческая энергия, и заставить его переводить было почти невозможно.

(Ахматова А.А. Листки из дневника // Мандельштам О.Э. Воронежские тетради. Воронеж, 1999. С. 78)

* * *

Параллельно с нарастающим моим убежденьем в общем превосходстве Паоло и Тициана я встречаюсь с фактом их насильственного исключенья из списка авторов, рекомендованных к распространению и обеспеченных официальной поддержкой. Я бы тут преуспел, если бы от них отказался. Тем живее будет моя верность им.

(Б.Л. Пастернак – З.Н. Пастернак, 23 ноября 1933 г.)

* * *

Это Ваше дыхание почвы, и судьбы, и «полной гибели всерьез» неотступно меня влечет; мне кажется, что это будет самое ценное, что вообще мне положено сказать, потому я намеренно отказался от Вашего любезного приглашения использовать Ваш апрельский перерыв и прислать стихи для переводов. Вам не трудно представить, как меня это тронуло и подбодрило. Потом мне передавали Ваши слова, что Вам хотелось приехать в Грузию. Или меня вызвать на какую-то подмосковную дачу, чтобы вместе пожить месяц; встречи с Вами для меня – чистилище – я только тогда возвращаюсь к поэзии; признаться, я давно не испытывал такого чувства, это бывает в ранней юности, в горячке первой любви. Мне кажется, это чувство первой любви у Вас перманентное, и я вижу Вас вечно на положении марбургских встреч без пальто в поезде на Берлин, задыхающимся от слез первой мучительной любви, – эта дрожащая, озябшая или трепетная лирика и дает окраску пастернаковскому периоду лирики.

(Т.Ю. Табидзе – Б.Л. Пастернаку, 17 июня 1935 г. // Б.Л. Пастернак: pro et contra: Пастернак. Т. 1. С. 599)

* * *