Пастернак в жизни

Ну, прощайте. Живите, поддерживайте друг во друге жизнь, берегите папу, – милый, родной, мой замечательный отец, гордость моя и зависть навсегда, через годы и годы этой дикой бездонной разлуки, вечный пример мой, творческий, упоенный, несокрушимый…

(Б.Л. Пастернак – Л.Л. Слейтер, 10 октября 1939 г.)

* * *

Вчера мы ее хоронили (крематорий) – Боже мой, как это можно быть в состоянии писать это – бедные, родные мои вы тоже – но мы тут, где каждый предмет и каждая минута дня пропитана ею насквозь – бедный, бедный папочка!

(Л.Л. Слейтер – Б.Л. Пастернаку, 25 августа 1939 г. // Пастернак Б.Л. Письма к родителям и сестрам. С. 731)

* * *

Сегодня ровно два месяца, как мамочка скончалась… Душа все время плачет…

…Напряженное ожидание было – проснется, быть может, сейчас.

…Внезапная смерть, у меня на руках – мгновенно бросила меня в другой мир, и все прежнее сразу потеряло свой смысл и интерес, превратилось в одно ничто, – хотел вызвать к жизни – я звал, кричал. – Странное, непонятное, неизмеримое что-то, что мозг не в силах охватить. Уже это не была она…

(Л.О. Пастернак – Б.Л. Пастернаку, 23–29 октября 1939 г. // Пастернак Л.О. Записки об искусстве. Переписка. С. 788)

* * *

Ты нашел очень верные, подходящие для всех нас выражения нашей безмерной скорби в постигшей нас утрате дорогой мамы. Когда я писал тебе ответ и, между прочим, совет взять себя все же в руки, ибо у тебя еще малые дети, перед которыми у тебя долг взрастить их и поставить на ноги – получилось второе твое письмо с карточкой дорогого Лёнички, как бы подсказанное для моего успокоения, в котором сказано, что Лёничка напомнил тебе (единственный он) о святости и благородстве жизни.

(Л.О. Пастернак – Б.Л. Пастернаку, 18 ноября 1939 г. // Пастернак Л.О. Записки об искусстве. Переписка. С. 790)

«Гамлет»

«Гамлет» – не драма бесхарактерности, но драма долга и самоотречения.

Б.Л. Пастернак

«Гамлет», перевод которого я вчерне закончил в августе и теперь переписываю набело – дикое по силе, бездонное и неиссякаемое утешенье. Это как если бы при нынешнем моем осиротеньи, в мою комнату перенесли большой консерваторский орган, и с утра до вечера я бы жил одним Бахом.

Кажется, перевод удался мне. О внешних его судьбах говорить рано и неинтересно. Разумеется, он не пропадет. Возиться же с Шекспиром – счастье ни с чем не соизмеримое.

(Б.Л. Пастернак – Л.Л. Слейтер и Л.О. Пастернаку, 4 ноября 1939 г.)

* * *

Ты получишь журнал с Гамлетом[268], если Зина исполнила мою просьбу и была на почте. Если у тебя будет время прочесть его, сделай это, не осложняя этого мыслью, всегда неприятной, что потом тебе придется писать о нем. Мне страшно бы хотелось, чтобы он понравился тебе и маме, и хотя я знаю, чем он вам не понравится, и хотя именно эти резкости или странности сглажены в редакции, предназначенной для Гослитиздатского изданья (но не для МХАТа!), и я мог бы дождаться его выхода, я послал тебе именно этот первоначально вылившийся и, по мнению некоторых, рискованный

(я этого, конечно, не сознаю, это естественно) и даже неудачный варьянт. Кое-что из доделанного его, конечно, улучшает, – меня к концу торопили.

(Б.Л. Пастернак – О.М. Фрейденберг, 4 февраля 1941 г.)

* * *

По давнишнему убеждению критики, «Гамлет» – трагедия воли. Это правильное определение. Однако в каком смысле понимать его? Безволие было неизвестно в шекспировское время. Этим не интересовались. Облик Гамлета, обрисованный Шекспиром так подробно, очевиден и не вяжется с представлением о слабонервности …. В совокупности черт, которыми его наделил автор, нет места дряблости, они ее исключают. Скорее напротив: зрителю предоставляется судить, как велика жертва Гамлета, если при таких видах на будущее он поступается своими выгодами ради высшей цели.

(Пастернак Б.Л. Замечания к переводам из Шекспира // Пастернак Б.Л. ПСС. Т. 5. С. 75)

* * *

Он [Пастернак. – Примеч. авт. – сост.] возвращается к своей работе над Шекспиром: