Пастырь добрый

– Не знаю, – чуть слышно откликнулся Франц, потупясь и отвернувшись. – Любопытно… или… Я не знаю. Тянет меня туда. Не могу не ходить. И заглянуть, бывает, хочется, только я не осмелел еще настолько, чтоб заглядывать…

– И надеюсь, что никогда не наберешься на это смелости, – оборвал Курт на сей раз уж умышленно строго. – Штефан заглядывать не желал, даже дверь забаррикадировал, однако – чем все кончилось?

– Я понимаю, – кивнул мальчишка натужно. – Только больно уж тянет. А сегодня ночью, знаете… Дудочка играла. И здорово так…

– Дудочка… – повторил Курт таким тоном, что мальчишка распрямился, бросив в его сторону настороженный взгляд.

– Да, дудочка, – подтвердил Франц напряженно. – А что?

– Не ходи к этой дверце больше никогда, – уже не строго – жестко потребовал Курт. – Понял меня? Тебе повезло больше, чем Штефану, который с тем, что погубило его, был один на один, ты в безопасности, пока держишься и не поддаешься на их увещевания. Мысль «заглянуть» – забрось и никогда к ней не возвращайся. Ты ведь понимаешь, что стоит лишь шаг сделать к ним – и…

– Понимаю, – вновь опустив голову, понуро согласился Франц.

– Это не игра, это смерть – настоящая. Они не шутят.

– А кто – «они»? – уж и вовсе за пределами слышимости спросил мальчишка; Курт вздохнул, невольно потупясь тоже, и пожал плечами:

– Не знаю. Они, он, она… Оно. Что бы там ни было. Ты действительно будешь следующим, если не послушаешься меня и здравого смысла, если будешь продолжать подходить к этому люку из любопытства. Тебе, Франц, не кажется, что для любопытства, простого любопытства, это уж чересчур? Что иное что-то заставляет тебя подступать все ближе и ближе?

– Не знаю, – без особенной убежденности пробормотал тот. – Может, и так… Я не буду туда ходить. Самому не хочется, чтоб как Штефан… Послушайте, а быть может, вы его поймаете? Ну, я не знаю, как, но – вы ведь инквизитор, вы должны знать! Я подойду к люку и его выманю…

– Я не могу предложить тебе защиту, – вздохнул Курт, с неприятным чувством отмечая, что в голосе звучат оправдательные нотки, явно не придающие ему значительности, а мальчишке – уверенности. – Можешь ли ты поручиться, что оно появится, если я буду рядом? Не можешь. И я зря потрачу ночь, которую могу употребить для того, чтобы найти, как уничтожить это гарантированно. Повторяю: пока не станешь вести себя осторожно, ты – в безопасности.

– Да, понимаю… Просто я устал, – пояснил Франц, сникнув. – Сопротивляться устал. Бояться устал. Я… я больше не хочу бояться. Надоело. Хочу сделать что-нибудь.

– Думать даже не смей, – погрозив мальчишке кулаком, чуть повысил голос Курт. – Давай без самовольности, хорошо? Условимся так: ты просто собираешься с силами и даешь работать мне. Мы друг друга поняли?

– Да… – неуверенно пожал плечами Франц и, встретив его взгляд, поправился уже решительнее: – Да, я обещаю. Я не буду туда больше подходить и вообще – буду вести себя тихо.

– Надеюсь, – вновь продемонстрировав мальчишке кулак, затянутый в черную кожу, отметил Курт. – А теперь, Франц – это важно, – припомни, когда все началось.

– Не знаю, – не сразу отозвался тот. – Точно не скажу. Давно. Пару недель назад, быть может.

– И за это время ты никому не рассказал об этом? – усомнился Курт; парнишка невесело улыбнулся.

– А кому такое расскажешь? – спросил он уныло. – Матери? Духовнику, как Штефан? У меня хватало мозгов на то, чтоб понять, как на меня тогда посмотрят.

– Я не о том; ведь есть же у тебя друзья, хоть приятели, кроме Штефана? Им ты не рассказывал?

– Нет у меня ни друзей, ни приятелей. Времени не хватает на игры и прочую ерунду – мне работать надо. Я в семье единственный мужчина… Что вы смеетесь? – нахмурился Франц, и Курт убрал невольно наползшую на лицо улыбку. – Так и есть.

– Извини, – искренне попросил он. – Не хотел тебя обидеть.

– Вы хотели узнать, не рассказывал ли мне еще кто о чем-то таком, нет ли еще кого, кто видит все это, да? – уверенно предположил Франц; он кивнул. – Да убежден, что почти каждый. Вы не заметили – дети притихли?

– Нет, – честно сознался Курт, и мальчишка усмехнулся:

– Ну, понятно, каждый обращает внимание на своих… Друзей у меня нет, это верно, но я же вижу остальных – на улицах или в домах, куда меня посылают по делу; и все какие-то… ненормальные. Словно пришибленные. Сейчас вот вы пойдете в Друденхаус – обратите внимание, если, конечно, хоть один ребенок вам встретится по дороге. Это вот еще одно – даже и безо всякого комендантского часа никто не шатается по улицам, даже кому заняться нечем.

– Должно бы было быть наоборот, – возразил Курт, – если дома творится такое – не логично ли быть подальше оттуда?

– А логично хотеть заглянуть за дверь, которая вызывает у меня панику?.. – тихо отозвался Франц. – Такие дела, майстер инквизитор. В Кёльне давно что-то происходит, а никто не замечает этого, потому что никого не интересует, что видят, думают и чего боятся дети. И пока каждого не потеряют, вот как Штефана…

Курт рывком поднялся, отчего мальчишка испуганно отшатнулся, глядя на собеседника настороженно и оторопело.