Пастырь добрый

– Это смертельно, – констатировал Курт, когда лицо Ланца поморщилось снова; опустив руку с арбалетом, он присел на корточки рядом и вздохнул. – Уходи.

– Что мне с ней делать?

Он полуобернулся к подопечному, все так же не отрывая взгляда от человека перед собою, и чуть повысил голос:

– Бросишь, когда скажу.

– Обидно, – выговорили белеющие губы с усилием. – Полагаю, уговаривать вас и торговаться дальше бессмысленно, майстер инквизитор?..

– Уходи, – отозвался Курт негромко. – Этому телу конец. Кровь почти черная; знаешь, что это значит?.. Печень. Четверть часа от силы.

Тот хрипло засмеялся; смех осекся, сменившись стоном, но улыбка – перекошенная, болезненная – осталась.

– А я-то гадал, отчего вы не вкатили мне в лоб; хотите увидеть своего приятеля перед смертью, майстер инквизитор? Попрощаться?.. Думаете, я доставлю вам такое удовольствие после того, как вы отрезали мне путь к жизни?

– Уходи, – повторил Курт все так же тихо, надавив ладонью на засевшую в ране стрелу; Ланц дернулся, застонав, и отодвинулся. – Все равно тебе не жить. А уж я позабочусь о том, чтобы эти минуты ты провел увлекательно. Целый век в пустоте и бесчувствии… Ты уже и забыл, как это – когда больно; а это неприятно, верно?

– Я потерплю, – криво ухмыльнулся тот, и Курт качнул ладонь в сторону, сжав зубы, когда в ране громко чавкнуло и стон повторился – уже криком.

– Не вытерпишь, – возразил он уверенно. – Слишком слаб; это тело ко многому привыкло, однако без принадлежащего ему разума все эти навыки – ничто. Уходи сам, сейчас. К чему идти на принцип? Глупо и бесполезно.

В темно-серых тучах над головой вновь прокатился невидимый каменный обвал; затуманенный взгляд с трудом поднялся, оглядев беспросветное небо, и снова опустился, глядя на человека подле себя с обреченностью, но без малейшей тени злобы или ожесточения.

– Полагаешь, отделаться от меня так просто? – выдавил чуть слышный голос; Курт качнул головой:

– Дождь не может идти вечно, Крюгер.

– Я все равно вернусь, – пообещал тот, и он кивнул:

– Ну, да. Когда папоротник зацветет.

Знакомые губы вновь исказила усмешка, прерванная болезненным кашлем.

– Sinite pueros

[143]… – выдавил чуть слышный голос, затихая с каждым звуком.

Улыбка оставалась еще два мгновения – снисходительная, словно недосказанным осталось то, чего в словах, известных собеседнику, высказать было нельзя, осталось в молчании самое важное, перед чем теряло значимость все прочее, даже то, что происходит здесь и сейчас. Два мгновения знакомое лицо еще оставалось незнакомым; что изменилось после, Курт определить не смог – не смог подобрать нужных слов, не смог объяснить, что именно теперь стало другим, как не смог этого сделать несколько минут назад, когда направил оружие на сослуживца и напарника, просто зная – и все…

Еще секунду он продолжал сидеть неподвижно, всматриваясь в лицо перед собою, чтобы увериться, что не обманут и не ошибся, и рывком поднялся, обернувшись к Бруно, на всякий случай держа его на прицеле.

– Бросай, – приказал он коротко; подопечный на миг замялся, обронив мимолетный взгляд на направленное в его сторону оружие, и молча выдернул зубами пробку из фляги в левой руке, плеснув остатками содержимого на флейту.

Очередной раскат грома прогремел прямо над головой, когда она, разметав крупные искры, упала среди языков пламени; ветер ударил внезапно – с утроенной силой, сбивая огонь к земле, и неистово колотящий град вдавил флейту в угли, не давая разгореться и присыпая пеплом. Курт метнулся вперед, тут же замерев, ненавидя себя за то, что не может двинуться, что вновь проснулся этот неуправляемый, глухой страх, чувствуя, как прикипают к земле ноги и ноют ладони; Бруно выругался – громко, от души и не приличествующими случаю словами – и подцепил утонувшую в черно-багровом месиве флейту подхваченной с земли короткой палкой, выбросив ее на поверхность, к воздуху и пламени, дуя на обожженные пальцы и повторяя все сказанное столь же прочувствованно и так же неблагопристойно. Вверху взорвалось уже над самой головою, словно небеса внезапно лопнули, как натянувшийся в бурю парус – оглушительно, ослепив огромной сияющей трещиной; запахло палевом и грязным водяным паром, и вверх по телу промчалась короткая щипучая судорога, подогнув колени и бросив на землю.

* * *