Пастырь добрый

– Да. Предположения есть. При моем первом деле внимание следователя Конгрегации было привлечено для того, чтобы в ходе расследования и сам следователь, и Конгрегация вообще были опорочены, и лишь чудом удалось свести все к небольшому скандалу и слухам, а не громкому суду государственной значимости.

– Не скромничай. «Чудом»…

– Не это важно, – отмахнулся Курт раздраженно. – Важно иное. Думаю, я не выдам ничего тайного, ибо каждый из нас знает, пусть это и не принято произносить вслух, что против Конгрегации началась война. И каждый знает, кем она начата.

– Интересно, – с невеселой издевкой осведомился Бруно, – а насколько легальной станет германская Инквизиция, если у Папы хватит наглости попросту в открытую отлучить ее и признать еретической?

– Вот посиди и поразмышляй над этим, – недовольно посоветовал Ланц, – может, тогда хоть минуту помолчишь.

– Итак, – продолжил Курт нетерпеливо, – в свете всего этого могу предположить, что и сейчас происходит то же самое. Вторая дельная мысль, высказанная теперь уже Финком – мысль о том, что именно стоящие надо мною знают не просто о том, кто я и кто он, но и о том, что мы снова в приятельственных отношениях. Складывается все сказанное мной в следующую картину: используя Финка используя меня, некто снова пытается скомпрометировать Конгрегацию. Заметьте, кто убит: дочь одного из самых преуспевающих дельцов Кёльна и сын бюргермайстера. Кроме того, что торговая жизнь на некоторое время нарушена (какая тут торговля, когда на твоем собственном льду лежит твой ребенок?), что Хальтер теперь потеряет голову, и делами города заниматься прекратит вовсе… это – помимо того, что придется приложить немалые усилия к тому, чтоб не позволить ему наломать дров… Так вот, кроме всего этого – у нас нет ничего, нет улик, нет нитей, нет следов, ведущих к истинному убийце. Иными словами, мы взвалили на себя расследование, которое не сможем завершить, вырвав при этом из рук светских единственного, на ком можно было бы хотя бы сорвать зло. Со стороны это выглядит так: мы вмешались в дело, и – город беднеет, порядка нет, in optimo[43] – город разваливается, и виноваты в этом мы. И придется вновь исправить меня: не «мы», а «я». Если бы меня здесь не было, этот план не удался бы.

– Absiste[44]

, – вновь покривил сухие губы Керн. – Если ты прав, если все и впрямь обстоит так – они все равно нашли бы способ подставить Друденхаус, не так – то иначе.

– Если я прав, – повторил Курт с нажимом. – Это лишь версия.

– Похожая на правду, Гессе, вот что настораживает.

– Признаюсь, мне было б много легче, – вздохнул Курт тоскливо, – если б вы снова на меня наорали и разнесли б мою гипотезу в пыль. Если б выдвинули свою – пусть и абсолютно бредовую, по моему мнению, если б Дитрих или Густав возразили мне и указали на явные или мнимые ошибки и нестыковки… если б Бруно опять начал глумиться и спорить…

– Да на тебя не угодишь, – устало улыбнулся Керн. – В чем дело? Ты действительно сомневаешься в собственных словах, или же тебе попросту не хочется, чтобы они оказались правдой, и ты изыскиваешь любые тому доказательства?

– Почему не убить самого Штока? – спросил Курт тихо, и обер-инквизитор согнал с лица улыбку. – Так ввергнуть экономику Кёльна пусть во временный, но stupor[45], было бы проще. Почему не заварить кашу посерьезнее – не прикончить бюргермайстера? Всем известно, как он благосклонен к Друденхаусу. Да, есть надежда, что, лишившись сына и не дождавшись от нас результата в расследовании, он несколько к нам охладеет… однако же не проще ли было бы убрать его? Тогда было бы все – и шумиха, и избавление нас от столь полезного союзника, и ропот среди горожан.

– Убиты дети, – возразил Ланц убежденно. – И не просто зарезаны или удушены, абориген; дети убиты с такой жестокостью, каковая и в убийствах взрослых не часто замечена. Полагаешь, не повод роптать на наше бессилие?

– Почему именно дети, не их родители?

– Потому что нераскрытое дело с убитыми детьми

подорвет нашу репутацию, может быть, сильнее, нежели порушенная по нашей вине экономика всей Германии, вместе взятой. Причем во всех, как это принято выражаться в официальных отчетах, «слоях населения»; ведь, как я понял, даже твой приятель-головорез не остался вполне безучастен к происходящему?

– Вот теперь, Вальтер, я чувствую себя лучше: со мною спорят.

– Не согласен? – вскинул брови обер-инквизитор, и Курт пожал плечами:

– Мне нечего возразить – вот что главное. Но думать об этом буду.

– Так или иначе, версия выглядит весьма правдоподобной, – вмешался Райзе уверенно. – И если мы решим развивать именно ее, следует подумать о том, как и от кого информация о связи академиста с ворьем Кёльна просочилась к ним, кто бы они ни были.