– У вас ведь есть описание, – хрипло со сна встрял Бруно, тоже примостившийся вчера на соседней скамье, с хрустом потягиваясь; Ланц покривил губы в усмешке:
– Гляди-ка, проснулся… И какие выводы следуют из твоей мудрой мысли?
– Когда надо было узнать, кто я такой, это было сделано за три дня, – пояснил подопечный сквозь зевок. – В чем сейчас проблема?
– У меня было не только твое описание, – возразил Курт со вздохом. – У меня было твое имя – пусть и предполагаемое, примерный возраст, примерный род занятий – хотя бы и по моим предположениям, у меня были и другие догадки. А кроме того, ты уже был в розыске, причем и по нашей линии тоже, вот в чем разница, потому и узнали – ты неправ, не за три, за один день… А сейчас у нас нет ничего. Внешность, приблизительный возраст – и все. Узнать о ней что-то можно, лишь если нам сильно посчастливится. Или когда отыщем ее приятелей. Предлагаю уповать на это.
–
Курт, нахмурясь, переглянулся с подопечным и, снова переведя взгляд на Ланца, осторожно осведомился:
– Хороших или плохих?
– А это уж ты сам решишь. Знаешь ли, все в этом мире относительно, абориген – худа без добра нет, и самое скверное может оказаться на поверку чем-то весьма неплохим, равно как и…
– Дитрих!
– Да, – встряхнул головой Ланц, согнав улыбку с лица, и вздохнул уже серьезно: – Пришел ответ на запрос Керна его приятелю в попечительском отделе. И на твой – в ректорат академии. Если верить Рихарду Мюллеру, кураторам неизвестны доскональности прошлого дознания; лишь то, что им было предоставлено в качестве отчетов, то есть, собственно обвинение осужденным, имена, факт твоего внедрения к ним и участие руководства академии в их аресте. Всё. О твоем незаконопослушном приятеле никому не ведомо.
– Если верить Рихарду Мюллеру, – повторил Курт с нажимом; Ланц усмехнулся:
– Знаешь, я бы скорее усомнился в беспорочности нашего старика или себя самого, нежели этого реликта Конгрегации – вот уж кто
– Пусть так; а что академия?
– В святом Макарии, – продолжил Ланц со вздохом, – также полная пустота. Факт участия в деле Вернера Хаупта по прозвищу Финк известен ректору отцу Бенедикту и кардиналу Сфорца, и никаких документов, в коих были бы изложены эти сведения, не существует. Выводы, абориген, делай сам.
Курт промолчал, неспешно поднявшись и прошагав к узкому окну, сквозь мутный пузырь которого тянуло холодом; остановился, прислонившись лбом к ледяному камню.
Выводы были просты и не слишком утешительны. Вывод первый оставлял необходимость признать двоедушными высшие чины академии святого Макария, чего он не мог допустить так же наверняка, как невозможно было вообразить себе, что небеса в одно прекрасное время станут янтарно-зелеными, и по ним запляшут синие в клетку демонята. Вся новая Конгрегация, вся ее относительная свобода от Рима и его установлений, вся с каждым годом утверждающаяся суверенность Германии вообще – зиждились на этой самой академии, на этих людях; все это и было создано ими и лишь ими поддерживалось, посему ничего, что могло бы пустить трещину в этом фундаменте, никто из них не совершил бы. Главы́ кураторского отделения Курт не видел ни разу, не знал его вовсе, однако, если судить по тому, что он успел узнать о Рихарде Мюллере от Керна, предположения о его возможном двурушничестве также неосновательны.
Второй же вывод предполагал то, что уже было высказано им Финку, а именно – в деле замешан кто-то из его знакомых, а если говорить вернее – этот кто-то из его шайки, из его приближенных, ибо о факте недавнего сотрудничества с Куртом знали лишь его люди, и более никто.
– Стало быть, так, – произнес он, наконец, отойдя от окна и усевшись снова на скамью, зябко потирая ладони. –
– Почему не «преступник
– Потому, что кто-то же завалил,
– Опять, – мрачно вздохнул подопечный, и Курт кивнул снова:
– Да, опять.
– Везет тебе на заговоры, как покойнику на мух.