– Ничего подозрительного. Я сообщил Бюшелю, хозяину этой дыры, что бюргермайстер намерен сравнять свалку с землей в ближайшие дни, и обещал его отговорить, если мне дадут хоть какую-то информацию.
– Что-то я ни о каких планах на этот счет не слышал.
Курт пожал плечами:
– Но сведения я же получил?
– Ясно… И?
–
– Иными словами, Гессе, ты нашел прямого свидетеля убийства Кристины Шток, – подытожил Керн тихо, и Курт вздохнул:
– Не совсем так. Этот человек видел несколько фигур, стоящих кружком подле свечей или светильников, а также слышал кое-что; однако же, близ происходящего там он не задержался более полуминуты, посему…
– Не томи, – поторопил Керн почти угрожающе. – Что он там слышал, твой человек?
– Музыку. – Курт сделал паузу, пытаясь понять, почему в лице начальства не проскользнуло ни тени удивления, лишь раздражение и словно бы обреченность, точно тот услышал новость невеселую, быть может, даже крайне скверную, однако ж, не неожиданную. – О музыке, которая пригрезилась ему в пьяном бреде той ночью, мне говорил и Финк, когда я пытался заставить его припомнить хоть что-то. «Как пастушья дудка», – сказал он; человек же со свалки, в прошлом уличный музыкант, выразился однозначно: флейта… Смотрю, Вальтер, вы не удивлены, – завершил он даже не вопрошающе; Керн поморщился, мотнув головой:
– Дальше.
Спорить Курт не стал; что бы ни было известно майстеру обер-инквизитору, это будет высказано рано или поздно – за Керном не водилось дурного обыкновения таить от подчиненных сведения и выводы.
– Далее, – послушно кивнул он, – следует отметить причину, по которой обитатель свалки, по характеру любопытный, как отмечает владелец «Кревинкеля», не задержался подле них и не постарался рассмотреть все подробнее, не предпринял попытки преподать урок чужакам, хозяйничающим во владениях, в кои кому попало вход воспрещен. А помешал ему – страх. Те люди не выглядели опасными, они не были вооружены, насколько возможно было рассмотреть, но все же подле них, по уверениям моего свидетеля, было страшно. Это лишь эмоция, однако, по его словам, там творилось «нечто дьявольское». Не знаю, следует ли воспринимать сие выражение всерьез…
– Боюсь, следует, – вздохнул Керн хмуро, и Курт умолк, поняв, что сейчас услышит то, ради чего подопечный был поднят с постели посреди ночи и отправлен на поиски ведущего дознание следователя. На упомянутого подопечного, все это время безгласно простоявшего у двери (очевидно, полагаясь на то, что о нем забыли, и опасаясь при первом же звуке быть выдворенным прочь) тот взглянул искоса, точно оценивая, и невесело покривил в ухмылке измятые морщинами губы. – Можешь дышать, Хоффмайер; не выгоню… Следует принимать это со всею серьезностью, Гессе, – повторил он уже нешуточно, вновь обратясь к подчиненному. – И сейчас поясню, по какой причине. Покуда ты беседовал со своими свидетелями, у нас образовался еще один, и надо признать, что это – благодаря твоей идее комендантского часа; случись то, что случилось, днем ранее – и никто не проявил бы интереса.
– И как тут прежде без тебя хоть кого-то ловили… – едва слышно пробормотал Бруно, и Керн нахмурился:
– Я дозволил дышать, но не трепаться, Хоффмайер. Уж коль скоро ты решил постигать основы следовательской службы, осваивай и умение вести себя в присутствии старшего. Если нет здравых мыслей по делу – прикуси язык и слушай; бери пример со своего попечителя – тот уже знает, когда у меня кончается терпение.
– Виноват, – стесненно хмыкнул помощник, и Керн кивнул:
– Вот именно… Итак, свидетель; свидетель – почитай что потерпевший, не заметь его магистратский патруль.
– Взяли убийцу на месте? – встрепенулся он обнадеженно, и Керн зло усмехнулся:
– Да, сейчас… Нет, Гессе, нам счастливится, но не настолько. Солдаты патруля увидели девчонку – одну, бредущую, словно во сне; исполняя указание, подошли рассмотреть и расспросить, кто такая и что забыла на улицах ночью.
– Девочка?.. – переспросил Бруно чуть слышно и почти с убежденностью уточнил: – Дочь Хальтера?
– В том и интерес, Хоффмайер, что – нет, – возразил Керн, на сей раз не возмутившись нарушением молчания. – Ей скоро исполнится двенадцать, и это единственное, что у нее общего с прежними жертвами; ее мать не работает вовсе, отец – лишь сезонно. Иными словами, в этом случае ребенок представителей невысоких сословий.