Пасынки Апокалипсиса

Для начала парень попытался ухватить меня в пах, но руки его оказались буквально коротки. Тогда он надавил мне на локтевой сгиб, пытаясь сбить дистанцию и все-таки достать мое лицо, но инерция падения в воду с пирса еще была сильна, и я тащил и тащил его все глубже.

Первый рывок кислородного голодания рванул грудь, однако знание великая штука и уроки госпожи Белей мне даром не прошли.

Дело в том, что когда пловец начинает задыхаться и в груди его дергается сама жизнь — это великий обман. Организм всего лишь сигнализирует всплытие, имея еще кислорода не меньше чем на пару минут.

Я знал это, а мой противник — нет.

Сопротивление его перешло в панику, и судорожное цепляние за мои руки.

Слабее. Еще слабее…

Моя воля привычно победила дерганье в груди — фантомное удушье растворилось, и организм вновь обрел силы на «втором дыхании».

Еще метр вниз. Еще.

Руки противника бессильно скользнули, и я понял — пора выбираться.

Сильно давила вынужденная слепота, но открывать глаза в портовом клейстере — смерти подобно.

Главное сейчас не запаниковать и двигаться.

Отпустив неподвижного противника, я толкнулся от него ногами и пошел наверх.

Еще метр. Еще…

Была в этой ситуации еще одна заковыка. Моя учительница Таня Белей предпочитала фридайв по технологии йогов и была права — организм сигнализирует беду удушьем всего один раз и второго не будет. Когда же закончится кислород, не знает никто — сознание просто отключится, оставляя неосторожного пловца в глубине навечно, что меня все-таки никак не устраивало…

«15»

Неимоверно тяжело плавать вслепую (особенно выбираться на поверхность).

Я греб, ждал и надеялся, с опаской прислушиваясь к себе: вот он долгожданный воздух…, Еще немного. Еще…

А его все не было.

И тут:

— Чвах, — выскочил я поплавком из воды и наконец-то решился открыть глаза.

Пирс. Лесенка, по которой выбирался еще несколько минут назад незадачливый китайский десантник.

Сообразил, что продолжаю не дышать и аккуратно втянул в себя первую порцию раскаленного портового воздуха. Сразу закружилась голова, и немного потемнело в глазах.

Выждал паузу и решил забрать-таки с причала винтовку.

Рванул тело из воды, обтекая-капая словно лейка и только потом глянул наверх.

Оказалось там меня ждали.

Походило, что наша схватка не осталась без внимания, и с пирса мне сейчас белозубо улыбался пулеметчик моего левого фланга.

Хорошо улыбался. Искренне.

Я показал ему свободной рукой, мол, все о’кей, а он осклабился еще шире и помаячил «давай наверх».

— Ю свиминг фо минитс, — протянул он мосластую руку, и легко выдернул меня на бетонку, объясняя на пальцах, мол, и не ждал меня уже…

Винтовка, с которой я так неплохо повоевал, лежала у его ног и я, выудив из-за пазухи прицел, стал мостить его на штатное место.

Неожиданно в плотную тишину ворвался звук работающего двигателя.

— Гоу, — поднялся новый товарищ, и неожиданно появилась надувная лодка, где на носу сидел не кто-нибудь, а Карина собственной персоной.

— Победа! — крикнула она мне, — В эфире паника. Русский спецназ и все такое. Нужно валить пока они не опомнились…

* * *

— Что нам оставалось делать? — морщился на закатное солнце в иллюминаторе Рубан.

Вся абордажная команда независимо ранен — не ранен была рассредоточена сейчас по каютам и локализована. Сыворотка ярости, свое предназначение выполнила, но «отрыжка» оказалась существенной. Большинство абордажников не желало прекращать войны, и парни еле-еле позволили себя утихомирить.

Скорее всего, цирк с «манекенами» из отстойника дядюшки Чжао вполне мог повториться. Однако авторитет моего долговязого пулеметчика с левого фланга оказался непререкаем.

Когда мы поднялись на борт абордажники «зализывали» раны и почти уже очистили палубу, попросту швыряя мертвых и раненых бойцов противника за борт.

Рубан попытался остановить меня с мостика властным окликом, когда я решил прекратить было эдакую расправу. Однако милосердие у наших невольных партнеров оказалось не в моде. Боец, за которого я вступился, все-таки обреченно улетел за борт, а двое абордажников с гримасами ярости неожиданно направились ко мне.

Остановил их лишь властный оклик Джинна. Да, да, именно Джина, а не Джона, или Джима — настоящий Джинн — персонаж восточных сказок. Вот такое боевое прозвище оказалось у старшего офицера из этой отмороженной команды.

Пока мы грузились в лодку Карина бегло общалась с ним на английском, а долговязый с трудом объяснил ей как правильно к нему обращаться, почти пересказав ей сказку об Алладине.

— Они бывшие легионеры, Миха, — кричала мне сквозь шум лодочного мотора Карина, — Отмечали здесь юбилей своего товарища, когда вы с Сержем цивилизацию крекнули.

Ситуация прояснилась без долгих расспросов. Возможно, они еще сидели за праздничным толом, когда вдруг стал рушиться мир. Однако недаром за битого двух небитых дают. Парни сумели выжить, сохранить свободу маневра и даже вооружиться.