Пасынки фортуны

Как вору в законе, Аслану работать не полагалось. И в первые дни, соблюдая этот блатной закон, Дядя лежал на нарах, как и другие фартовые. Лежать, конечно, можно было бы и дольше, если б ноги не донимали. В новом сыром климате они и вовсе с ума сводили. И тогда кто-то позвал врача. Он осмотрел ноги Дяди, ощупал и сказал, что придется лечиться довольно серьезно. Так он попал в больницу.

Старый врач, осторожно нащупывая осколки, застрявшие в мышцах ног, в кости, качал головой и отвлекал внимание Аслана всякими разговорами:

_— На фронте был? На передовой? — удивился врач, знавший, за что отбывает срок Дядя. И, подняв очки на лоб, спросил: — Выходит, ноги на войне повредил?

_— Где ж еще? — ответил тот.

_— Где? Тебе ль спрашивать? Я вон тоже от Курска до Эльбы дошел. С артиллеристами. Ранения были. Какие и теперь ни у кого сомнений не вызывают. Ни прошлого, ни сегодняшнего не стыжусь, — надрезал врач нарыв.

_— Ладно! Праведник! Не агитируй. Такие же вот как ты, сознательные, из бригады меня вышибли. И не спросили, между прочим, чем я, фронтовик, детей и жену кормить буду! — вскипел Аслан.

Врач надавил на нарыв под самый корень. Он брызнул кровью и в сгустке этой боли вышел осколок. Немалый. Острый.

Дядя побелел. Стараясь сдержаться, прокусил губу. С ненавистью на врача глянул. Обругать хотел. А тот к самым глазам его осколок поднес.

_— Смотри. Видишь? Вот твоя боль. Это я смогу убрать. Постепенно. Если потерпишь. А вот остальное — за тобой. Это труднее. Тут из сердца выдавливать, вырывать с мясом придется. Иначе много раз пожалею, что помогал тебе на ноги заново встать.

Аслан перевел дыхание. Разжал руки.

_— Слушай, кент, режь, дави, делай что хочешь, только верни мне мои ноги. Коль сумеешь — век не забуду. Гнилые, они меня подвели. Выручай, артиллерия! Пехота не подведет, — чуть не прокусил Дядя язык от боли. А врач давил второй нарыв. Без анестезии, от которой Аслан наотрез отказался. Врач и не стал настаивать, зло его разобрало. Ведь за таких Асланов он своей головой не раз рисковал. Оперировал под бомбежками и обстрелами. Веря, что каждый в этой жизни нужнее, чем он, обычный хирург. Может, и этот… Может, и его. Может, за него погиб кто? А он… Привыкшие работать в экстремальных условиях руки хирурга уверенно извлекали осколки. Где не могли выдавить, тащили магнитом. Через кровь и нечеловеческое терпенье. Дядя обливался потом, бледнел, но ни разу не закричал. Лишь стонал сдавленно.

_— Крепись, ночная пехота, — говорил врач. И, нащупав очередной осколок, подбирался к нему.

До вечера восемь вытащил. Были крупные и мелкие. Острые, тяжелые, они отнимали жизнь по капле. Вытягивая ее поминутно. А вот теперь, такие безобидные с виду, лежали они на столе хирурга. А тот мыл перчатки.

_— На сегодня хватит с тебя, — сказал Аслану. Тот кивнул согласно. Ногу будто огнем жгло. Дядя хотел встать. Но врач прикрикнул:

_— Куда? Лежать!

Вскоре, обработав раны йодом, смазал ногу пахучей мазью. Забинтовал. Говорил уже спокойнее:

_— Еще в этой ноге осколки есть. Завтра продолжим. А на сегодня — отдых. Потом и другую ногу почищу. Может, сумеем обойтись без ампутации. Аслан соглашался, улыбаясь.

_— Сегодня ночью спокойней немного будет. Старайся получше отдохнуть. Завтра трудный день предстоит, — сказал врач, уходя.

В ту ночь Дядя спал так, как давно не доводилось. А утром, едва открыл глаза, хирург уже натягивал перчатки.

_— Готова пехота? — спросил он, смеясь.

_— Готова, — усмехнулся Аслан. И, заметив на столе врача пинцеты, скальпель, щипцы и ножницы, невольно содрогнулся.

_— Ложись, — приказал врач. И уже через минуту повторилось вчерашнее. Аслан то сжимался пружиной, то, используя короткие передышки, делал вдох. Перед глазами крутился потолок, чернели стены. То пожаром вспыхивало пламя. А хирург показывал все новые осколки. Сколько их? Еще пять вытащил. Все? Нет. «Так сколько же еще? Тащи скорее! Нет больше терпенья!..» — сохли губы, потел лоб, белело лицо.

Сколько еще? О! Это только одна нога? Боже! Возможно ли перенести такое на второй? И едва не потерял сознание.

_— Спокойно! Крепись, Аслан! Я эти осколки с корнями твоей глупости выдерну! Не только на здоровых ногах, но и с другими мозгами отсюда выйдешь, — ухватил щипцами едва видный конец осколка врач и дернул резко.

_— Дай передохнуть, — взмолился тогда Дядя.

_—

Давай, лежи. Недолго отдохни и продолжим.

_— Пить дай, пить, — попросил Аслан. Врач подал полную кружку: — Эх-х, сейчас бы водки. Хоть сто грамм. Куда легче терпеть было бы.

_— Вон чего захотел! Обойдешься. Не будь ты вором, сам бы предложил. А теперь — нет. Всухую хорош будешь!

_— Я ж не у тебя брал! Не тебя грабил! Слышь? Не тебе и судить! Думаешь, с добра на то пошел? Ох-х-х, — застонал Дядя. Врач тащил очередной осколок.

К концу дня выбился из сил хирург. Не стало терпенья и у Аслана. Едва остался один, тут же уснул. Боли уже не ощущал. Она стала такою же привычной, как кожа.

Пять дней жил и не жил Дядя. Все эти дни хирург уходил от него смертельно усталый…

_— Доктор! Скворцов! — окликнул хирурга начальник лагеря. Врач оглянулся: — Можно вас на минуту?