Пасынки отца народов. Квадрология. Книга четвертая. Сиртаки давно не танец

– Тесерис кареклес пенте хилиарес! – цыгане пели в микрофон с такой душой, словно не предлагали за пять тысяч драхм преобрести пять пласмассовых стульев, а как минимум приглашали всех вокруг в увлекательное путешествие. Цыгане водили по улицам медведей, били в бубны, и медведи танцевали.

Как хорошо, что Адель гречанка и приехала в эту горячую страну с голубыми деревянными ставнями и живыми изгородями. А если б она была норвежкой? Ой… там сильно холодно, наверное…

Солнце, запах свежесваренного кофе прямо на улице, привкус моря на губах. Счастье вот оно! Такое простое и такое бесценное!

Но Город не хотел отпускать Аделаиду, держал её в своих крепких объятиях. Адель совсем не хотела, но когда было много свободного времени, в голове мысли сами возвращались в прошлое, например, когда она готовила дома обед, или убирала квартиру. Да и на работе было много свободного времени. Моешь себе пол молча, и мой!

В Городе продолжали происходить очень странные вещи. Как если б кто-то невидимый колдовал. Всё это напоминало, прочитанные в детстве, рассказы про маёвки, про смелых революционеров, про городовых, про «царскую охранку», про полицаев, про подпольные типографии, про выступления «товарищей», про «красные полотна», на которых «пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Казалось, в самом воздухе Города распылили странный аэрозоль, и сам Город стал пахнуть по-другому.

Так и не дозвонившись в поликлинику, чтоб отпроситься с работы, Адель вся грязная пошла домой. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это чтоб Лёша был рядом. С заграничными паспортами, без паспортов – это уже роли не играло. Если б ей предложили ещё хоть один день побыть без него, но утрясти все дела и с визами, и с обменом денег и в целом привести в порядок всё, что касалось переезда, она бы ни за что не согласилась! Терпелка сломалась. Адель до судорог, до тошноты хотелось его увидеть. Поговорить с ним, услышать, что всё будет нормально; что это происшествие на улице – чей-то дурацкий розыгрыш; что мамины «тра-ля-ли» у неё вот-вот начнутся; и в целом – всё происходящее на глазах не имеет никакого значения, потому что это было и уже прошло, и тем более они вот-вот уедут навсегда.

А если «тра-ля-лей» не будет?! Вдруг, несмотря ни на что, она в залёте?! Что тогда делать?! Ехать в Грецию беременной и рожать там? Это сперва по ухабам до автобусной остановки, откуда идёт автобус Большой Город-Салоники-Афины? Потом трое суток в тесном автобусе на узком сиденье несчастного красного «Икаруса», где не открываются окна, а вентиляция не работала никогда, где нет туалета, где невозможно ни прилечь, ни привстать? Приехать в чужой город, снять квартиру, а потом? Что будет с учёбой? Как потом с ребёнком поступать в университет? Ведь должен же за ним кто-то смотреть! Надо работать, платить за квартиру, коммунальные услуги… жить надо… Никогда в жизни я не позволю больше маме канифолить мне мозги, тем более, доказывать мне, что она – великий педиатр, а я – дура! Вон, у неё есть папа, Сёма, Аллочка с овчаркой Маркизой. Живут они пока все вместе, пока Сёма квартиру не разменял на неравноценную жилплощадь, пусть она хоть Аллочку клизмит, хоть Маркизу, хоть обеих. А если остаться здесь? Это ещё страшнее! Свет уже давно стали давать только на несколько часов в сутки. Воду только по утрам. И как это будет выглядеть: гора нестиранных пелёнок в углу, укаканный ребёнок?.. А если у меня возникнут осложнения во время беременности, или меня придётся оперировать? Мне дадут общий наркоз, разрежут – и тут отключат электричество?! Я выйду из наркоза, и из живота торчат мои кишки?! Ещё ужасней, если ребёнок родится недоношенным, его поместят в инкубатор, и вот тогда отключат свет! И он будет медленно задыхаться и синеть, синеть… сперва будет беспорядочно дёргать ручками и ножками… потом движения станут медленными… потом прекратятся вообще… И он станет таким, как был тот другой много лет назад, в лесополосе, где его бросила мать, и никто со двора не хотел закапывать. Его не будет – этого ребёнка! Не будет никогда, потому что в Большом Городе люди добиваются любви каких-то заморских «американцев», советуют русскоязычным «убираться восвояси, хотят отмены всего русского, хотят «до основания всё разрушить, а затем»!.. Но ведь они знают, что означают слова «до основания»! Было уже это «до основания»! «До основания» означает до руин, до раздробленных черепов, которые бессмысленно даже везти в больницу, потому что нет ни перевязочных материалов, ни воды, ни электричества! Как та беременная могла пойти среди ночи на ту площадь, где, как говорили на улице, жгли костры, голодали… Хотя, если верить другим, ночью этим голодающим подвозили горячие шашлыки и ещё много разных вещей. Впереди всех и шли и сидели в основном старые девы, отряд «Чёрные колготки», прижимающие к груди и поминутно лобызающие портрет «вождя», претендующего на «престол».