Аделаида поняла. Она только не поняла: почему надо скотину бить? Она, к примеру, очень любила двух своих кур – и Белку и Стрелку. Она бы никому не дала их обидеть. Кощейкины свиньи, правда, не очень ей нравились, они были такими огромными и вечно грязными и от них во дворе завелись гигантские, как воробьи, мухи. Но она бы и этих свиней бить не стала.
Она снова переписала текст. Как оказалось – в последний раз. Правда, после строк «Иди ко мне, Мурка, я дам тебе малака» она таки получила своё! Самым примечательным и запоминающимся был факт, что получила она не только за последнее «малако», но и за все предыдущие разы одномоментно. После чего мама взяла бритву и зачистила оба «а». Однако мама слишком долго сдерживалась, поэтому все обуревавшие её чувства вложила в единое – ненависть к тетрадному листу. От чего вместо букв «о» образовались две сквозные дырки, через которые светилась предыдущая страница.
Сволочь! Посмотри, что ты наделала! Я терплю, терплю, говорю ей ласково: Аделаидочка, доченька, перепиши! А это дрянь – чем дальше, тем больше ошибок! Я ей слово, она мне десять! Я ей слово, она мне десять! И чем дальше – тем больше! Нет, я вижу – ты по-хорошему не понимаешь! Вот сейчас я тебя палкой поглажу, сволочь такая! Я тебя научу не думать о чём попало, а переписывать внимательно! Ротозейка! Я тебя буду держать в ежовых рукавицах!
Мама распалялась всё больше. Аделаида молча смотрела в пол.
Василий! – Голос мамы перешёл на визг. – Ты посмотри на это дерьмо! Стоит и молчит как истукан, как будто я не с ней разговариваю. А! – Маму вдруг осенила догадка. – Она специально это делает, чтоб меня разнервировать! Специально делаешь, сволочь?! – И мама схватила Аделаиду за волосы.
Аделаида, не в силах больше сдерживаться, от страха, но больше от обиды и безысходности заревела в голос.
Папа начал нарезать привычные круги вокруг мамы:
– Башина вур! Башина вур! – советовал он ей.
Вдруг он обратился к ревевшей, как белуга, Аделаиде:
– Бэсовестни! Нэ кричи! Ребйонка разбудиш! Ребйнок тока заснул эле-эле. Ребйнок праснёца! Посмотри, как ты маму разнэрвировала!.. Сэчас из-за тебя ей будэт сэрцэм плохо! Извинис, сэчас же! Извинис, каму гавору! Скажи, что болшэ так не будеш! Тэбэ уже шест лэт, у тебиа растот млачий братык, катори ти далжна кантралироват, а ти пасмотри, чэи занимаэся!! Извинис перед мамай, а то я сечас нэ знаю что будэт! Скажи – извини, мамачка! Извини, мамачка! (Бессовестная! Не кричи! Ребёнка разбудишь! Ребёнок только заснул еле-еле. Ребёнок проснётся! Посмотри, как ты маму разнервировала! Сейчас ей из-за тебя сердцем будет плохо! Извинись сейчас же! Извинись, кому говорю! Скажи, что больше так не будешь! Тебе уже шесть лет, у тебя растёт младший братик, которого ты должна контролировать, а ты посмотри чем занимаешься! Извинись перед мамой, а то я сейчас не знаю, что будет! Скажи: извини, мамочка! Извини, мамочка! Поцелуй маму!)
Папа подталкивает Аделаиду в спину в сторону мамы. Аделаида, стараясь плакать не так громко, чтоб не разбудить Сёму, стараясь дотянуться до маминой щеки, лезет целоваться.
– Мамочка! Извини меня, пожалуйста! Я больше так не буду! Я буду внимательной!
Мама становится на цыпочки и отворачивает лицо.
– Аделаида! Чтоб ты сдохла, Аделаида! Не нужны мне твои поцелуи! Посмотри, дерьмо собачье, что ты со мной делаешь! Чёрт с тобой – иди мой рожу, пока ребёнок правда не проснулся, и убирайся спать. Видеть тебя больше не могу!.. Чтоб ты сдохла уже скорее, а-а-а!
Прошло несколько дней, прежде чем Аделаида поняла, что маме новый сценарий очень понравился. Особенно финал с мольбами о прощении. Кроме того, мама стала совсем без напряжения входить в роль великомученицы, которая безропотно несёт «свой крест» (она так и говорила: «Несу свой крест!..») и перед которой периодически Аделаида должна извиняться за весь мир. Для внедрения в жизнь наказания за разного рода тяжёлые проступки отныне был выбран оптимальный сценарий.