– Нет, не смешно, – Адель сделала вид, что не поняла сарказма, – работать на почте почтальоном. Представляешь, стаж на почте приравнивается к рабочему. Я же не могу не приносить в дом деньги?
Вообще-то тебе уже пора самой зарабатывать, а то я устала платить за тебя репетиторам!.. Вся моя зарплата уходит на твоё обучение! Ты живёшь на всём готовом. Хорошо! Можно узнать… Будешь отдавать мне деньги, я буду свои добавлять и платить твоим репетиторам.
Так Аделаиде открыли вторую Трудовую Книжку, и она устроилась служить почтальоном.
Руки в первый же день превратились в чёрные грабли. От расфасовки газет кожа на пальцах стала чёрной и горела, а вокруг ногтей образовались глубокие заусеницы. Стоять было тяжело, но сидеть дома ещё тяжелее. У каждого почтальона, оказывается, был свой, закреплённый за ним, район и журнал со списками жильцов и их подпиской. Пачки газет лежали на столе, надо было переворачивать страницы журнала, смотреть, кто что выписывает, выбирать из общих стопок и складывать всё это сперва друг в друга, а потом в общую кучу. Пакеты на многоэтажный дом получались довольно внушительными. Их надо было перевязать крест-накрест бечёвкой и загрузить в специально нанятые для этого такси.
Аделаиде не было неудобно за то, что её кто-то из знакомых может увидеть с «толстой сумкой на ремне, с цифрой „пять“ на медной бляшке, в синей форменой фуражке»… На самом дела – никакой фуражки у неё не было. И одежда была самая обычная, её собственная. Только невозможно было надеть никакую обувь даже с малейшим намёком на каблучок. Уже через час туфли хотелось содрать с себя вместе с ногами. И что тут такого, что её увидят в старушачьих галошах и тюком газет наперевес? «Ну, увидят, да и увидят! – думала она, распихивая газеты по почтовым ящикам с номерами квартир. – Зря мама так переживает! Чего мне, собственно, должно быть не по себе? Я что, голая хожу, что ли? По любому весь I ород знает, что я не поступила. Я не „выбрала профессию почтальона“, как выразилась мама Пашеньки Середы, стоило ей только узнать о моём новом амплуа, а зарабатываю рабочий стаж для института! Я хочу работать патологоанатомом! Там вечные Мир и Покой».
Утро в бегах проходило мгновенно. Старые «ямщики» сортировали в сто раз быстрее Аделаиды, и она постоянно выезжала на раздачу последней. Она и на раздаче не особенно торопилась. Медленно и важно разносила свои газеты и письма со скоростью червяка в летнем заморе, топталась, засматривалась на разную дребедень. Одним словом, не спешила, не суетилась и была абсолютно счастлива даже с шершавыми и чёрными от краски пальцами.
Однажды, когда она одной рукой удерживала огромную кипу газет, а второй пыталась запихнуть в погнутый ящик почтовую открытку, её окликнула незнакомая голубоглазая женщина с первого этажа. Она забрала у Аделаиды открытку:
– Постой секундочку! Это мне! Это моя открытка. Не надо её туда опускать. О! Смотри – поздравление с Днём рождения! Кто это меня вспомнил, а-а-а? Ну-ка – ну-ка… А ты не уходи, погоди немного! Я сейчас! – улыбаясь и скользя глазами по тексту, сказала незнакомка. Дверь квартиры осталась приоткрытой, и было видно, как она что-то хватает, потом снова бросает и ходит по кухне. «Вот как человеку не понятно, что я и огромный тюк газет держу в руках и дальше идти тороплюсь! Чего от меня может быть надо?» – Аделаида послушно стояла и строила сама себе рожи, то втягивая щёки, то снова надувая их.
– Вот, это тебе! – Женщина протягивала ей свёрток, из которого тут же очень аппетитно запахло на весь подъезд. – Мне сын открыточку прислал, представляешь! Не забыл, что у меня скоро юбилей. Он у меня далеко-о-о учится. Уже на третий курс перешёл! Вот он у меня какой! Ты, наверное, куда-то не поступила и зарабатываешь стаж? Ничего, не расстраивайся! Мой тоже только со второго раза прошёл по конкурсу! Хорошо, что в армию не забрали! Он на год раньше в школу пошёл, потому и повезло. А это, – женщина весело кивнула на пакет, – я только что рулет испекла и печенье. ГЪрячие ещё! Муж на работе, я тут одна, а поговорить-то хочется-я-я-я! – и она, смешно сморщив нос, засмеялась.
Хорошо её детям! Это ж она по ним скучает, печёт печенья, пирожки и угощает всех, кто придёт? От того, что дети уехали, не рвёт на себе блузу и не требует благим матом «воздух». Желание – постоянно видеть своих детей – говорит о том, что мама их любит. А эта женщина даже голову не перевязывает, чтоб показать, как она у неё болит, даже в доме «валерианкой» не пахнет! Сидит себе одна и развлекается тем, что печёт! Эта женщина оставила дверь открытой неизвестно перед кем. Она, как ни странно, не подумала, что Адель воровка и прикрывается газетами… Странная такая женщина…
Адель с тоской вспомнила произошедший совсем недавно случай с папой.