Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?

Так вот в ту среду, оставшись один на один со своим отображением в зеркале, Аделаида принялась за старое. Она уселась перед трельяжем, снова распустила по плечам волосы, надела очки и стала разглядывать давно надоевший образ. Ба! Однако, на ней появилось и кое-что новое! «Ох! Только бы ничего с собой не сделать, как в прошлый раз, а то снова будут лечить клизмой! Или будут как в позапрошлый!..»

Она вдруг вспомнила, что «позапрошлый» был ещё страшнее, чем «прошлый».

К своим, как положено «девучки», «круглим» плечам, прыщавому лбу и трём складкам там, где по логике должна была находится талия, она увидела не совсем приглядные новшества. Кстати, как интересно! Талии как не было никогда, так и нет. Даже больше стало!.. Вот они в зеркале, толстые стёкла очков… Правда, это ничего? Говорят, близорукость можно вылечить. Когда вырасту, обязательно вылечу! Лоб… лоб… да, прыщи на лбу не скроешь! Их, кажется, стало меньше? Или больше? Ну, во всяком случае, они уже не такие сильно красные… Или сильно красные?..

Аделаида в задумчивости пожевала нижнюю губу. Тут её вдруг осенило:

Если нельзя закрасить прыщи, то ведь чёлкой-то их прикрыть можно!

Не долго сомневаясь, она притащила из кухни ножницы, опустила клок волос на глаза и вслепую оттяпала себе чёлку.

Она вышла кривой и почему-то оказалась гораздо короче, чем хотелось бы, но бордовые прыщи с белыми головками вполне прикрыла!

В классе все заметили Аделаидино преображение.

По неписанному закону, если у что-то было не как всегда, надо подходить, бить по голове и поздравлять:

Первый день!

Бить не обязательно сильно, кто как хочет.

«Первый день!» – это традиция всей школы. Он отмечался по любому поводу. Если это были туфли – вместе с криком: «Первый день!» на ногу необходимо было наступить. Если брюки или юбка – дать пенделя под зад. То есть – каждый ученик должен был ещё хорошо подумать – готов ли он прийти в школу в чём-то новом? К последним урокам «поздравили» уже все, и Аделаида почти забыла о своих попытках по устранению своих внешних недостатков. Шла домой она очень смело, потому что получила две «пятёрки» и на радостях совсем забыла о чёлке на пол лба.

На этот раз у мамы дежурная фраза:

Что принесла? – так и осталась не произнесённой.

– Я тебе сказала причесаться, а ты чёлку отрезала?! – мама стала тщательно обтирать руки об фартук.

Мама вообще очень любила это резкое слово «отрезать». Она с таким удовольствием произносила сразу две звонкие гласные «р» и «з»! Про крой материала она говорила «поррррреззззала», чёлку тоже «поррррреззззала», палец при любой травме тоже был исключительно «порррреззззан». У неё вообще был свой язык. Мама в разговорной речи употребляла исключительно те слова, которые именно она считала нужным, совершенно не заботясь о том, действительно ли они раскрывают смысл сказанного. Все простые электрические лампы и лампочки были «плафонами». Смерть по любой причине человека, которому она относительно симпатизировала, «гибель». Мама так и говорила об умершем в больнице от инфаркта: «Он погиб!».

– Мама, почему «погиб»?! Его же не застрелили из-за угла?! Он болел и умер!

– Нет, погиб! – мама, как всегда «лучше знала». – Его довели до инфаркта, и он погиб! Вот и я из-за тебя погибаю! Скоро и у меня будет инфаркт и я погибну, а ты останешься без матери! Ну ты же этого хочешь?!

Посуда у мамы ни в коем случае не «разбитая», только «поломанная». И никто во всём мире не смог бы её заставить сказать: чёлку «постригла», юбку «покроила», палец «прищемила», человек «умер», посуда «разбилась», лампа – просто «лампа»!

Как ни странно, но от вида «отрезанной чёлки» мама потёрла руки фартуком и довольно быстро успокоилась. Всё могло бы закончиться гораздо хуже. Конечно, она провела интенсивную профилактическую беседу, но в конце объявила:

– Раз так, пошли в парикмахерскую! Я устала подбирать с пола твои волосы! Падают и падают. Падают и падают! Волос меньше станет, может, и перхоть вылечится!

А вот на такой хеппи-энд Аделаида совсем не рассчитывала! Стричься она совсем не хотела! Она хотела «отпускать» волосы.

Под «мальчишку»! – приказала мама молодящейся парикмахерше в «Салоне красоты», с оранжевыми волосами и синими тенями над и под глазами.

Парикмахерша чуть не задушила её простынёй, которая была вся в разноцветных ошмётках волос, и стала железной гребёнкой поднимать прядки, зажимать их между указательным и средним пальцем и острыми ножницами с удовольствием оттяпывать. Волосы, как осенние листья, бесшумно опадали сперва на простынь, а потом грустно по складкам скатывались с неё на пол.

– У неё волосы очень тонкие и жидкие. Посмотрите! – рыжая парикмахерша ткнула Аделаиду пальцем чуть повыше лба. – Посмотрите! Она лысеет! Давайте сделаем «лесенкой», так будет как будто волос больше!

– Ну, давай «лесенкой», – равнодушно согласилась мама.