Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь?

Аделаида ненавидела этот голубой идиотизм под названием «лифчик» с большой чёрной пуговицей на спине, пришитой крест накрест белыми нитками. Так ведь ещё ей внушали, что она должна носить чулки! Особенно отвратительно об этом говорил папа:

– Привикай насит чульки! На твой размер калготки ниэту!

Она видеть не могла похожие на больших червяков цвета колбасной шкурки капроновые изделия, которые постоянно сползали и натирали ноги вверху! Но выхода-то по-любому не было! Не пойдёшь же на улицу с голым задом! Тогда она стала пришивать верхи чулок к трусам и получалось что-то относительно удобноносимое.

Одним словом, всё, называемое в городе «дамским», стало вызывать в ней отвращение, омерзение и стыд.

И вот теперь, как у большинства женщин и девушек в их Городе, у неё усы с бакенбардами выросли на собственном лице!

Наревевшись вдоволь, пока всё ещё всхлипывая, Аделаида со страхом глянула на круглые часы в коридоре, умылась и села за уроки.

«Однако, мама сказала, да и в книге написано, что эти самые «тра-ля-ли» бывают строго «периодически»» каждые двадцать восемь дней!.. Но это ведь оказалось неправдой! Они то идут, то по три месяца не идут, что, несомненно, большое счастье. Может быть, и с усами и бакенбардами тоже что-то произойдёт, и они выпадут, как у всех мужиков в Городе волосы с головы выпадают? Я буду хорошо учиться и поступлю в Медицинский институт! Сколько тогда я смогу наделать чучел! Ведь есть же у них, наверное, отделения, где этому учат. Медицина всегда сперва работает с животными, только потом с людьми. Да, я стану, как говорят в школе, «полезной обществу», потому что я стану… я стану… судмедэкспертом! И буду работать в морге! Потому, что там… там тихо и спокойно. Там прохладно, немножко темно, хорошо и очень интересно. Там другой мир. Другая планета».

Аделаида давно знала, где морг. Они не раз с «дворнягами» залезали через забор на территорию больницы и ходили смотреть на мрачное одноэтажное здание, похожее на средневековый барак для чумных больных. Окна были забиты фанерой. Но в ней кто-то до них проковырял дырочки, и вовнутрь вполне можно было заглядывать!

Обзор был совсем не большим. И самого вида постройки, и осыпавшейся кафельной плитки на стенах в комнате с двумя длинными железными столами было вполне достаточно для того, чтоб однажды дворничиха закатила её маме с папой скандал за то, что «Лия уже три ночи не спит!»

Ваша дочь сказала, что будет врачом и ей надо ходить в больницу! Она обманула ребёнка и повела её в морг!

Аделаида больше никогда не брала с собой Кощейку. Воровать луковицы тюльпанов в соседнем дворе брала, а в морг – нет. Кощейка и не просилась. Морг стал чем-то вроде Аделаидиного убежища. Возле него всегда было прохладно и очень тихо. Ей нравилось одной сидеть прямо на траве, подперев спиной стенку с белой штукатуркой, или на крайней скамейке аллеи, совсем недалеко от загадочного приземистого здания. Во-первых, там, даже если сидишь одна, можно сидеть совершенно спокойно, не боясь, что какой-нибудь дядька с тобой заговорит, начиная приставать вроде бы с детскими расспросами, при этом в упор рассматривая твою грудь, как обычно делали почти все дядьки в Городе, завидев на улице одинокую фигурку в юбке. Во-вторых, она знала, что в морге и около него нечего бояться, потому что все, кроме врача и старой санитарки, мёртвые.

К смерти у Аделаиды сложилось двоякое отношение.

Саму смерть Аделаида уважала, хоть сделать настоящее «вскрытие» кому-нибудь или чучело кошки ей всё же пока не удалось. В школе Лилия Шалвовна и другие учителя во время уроков говорили, что смерть – это прекрасно! Что не надо её бояться! Смерть – это замечательно! Смерть на благо Родины. Или смерть во имя спасения колхозного имущества, например, при тушении загоревшегося сеновала, чтоб скот на зиму не остался без кормов. Сначала даже Аделаида мечтала о пожаре, чтоб самой жакетом тушить сено и сгореть вместо него. Потом она себе представила, как будет жарко, как можно больно обжечься, и ей стало страшно. Но Лилия Шалвовна продолжала говорить, что «все мы должны быть готовы в любую минуту отдать свою жизнь за нашу социалистическую Родину, за коммунизм во всём мире и за товарищей!». Однажды они даже вместо уроков по расписанию тремя объединёнными классами «разбирали» художественный фильм про какой-то завод, где на 7-е Ноября один рабочий, чтоб сделать приятное своим сотоварищам, залез на самую высокую заводскую трубу, чтоб «поднять вверх и водрузить на самой высокой заводской трубе красное знамя! Чтоб взвилось оно высоко-высоко назло всем капиталистам и эксплуататорам!». Но передовой и очень сознательный рабочий сорвался с трубы, упал вниз и разбился насмерть! Как все его зауважали! Он стал героем! Его портрет повесили навечно на Доску Почёта и имя вписали, тоже навечно, в отделе кадров. Что такое этот загадочный «отдел кадров», Аделаида точно не знала, но слово «навечно!» её очень впечатлило!