Читаем Пасынок судьбы полностью

Пасынок судьбы

Ярость пришла тогда, когда понял, что проваливаюсь в беспамятство. Но это была совсем не та ярость. По ощущениям она напоминала мне котеночка. Я чувствовал себя эдаким маленьким злым задиристым котеночком, тогда как в день, когда они отступили, был грозным тигром. Даже в беспамятство не провалился — так, немного взревел, вскочил, бросился на Кампоса…

…И повис на руках его дружков.

Они снова навалились — скрутили, вывернули руки, не давая пошевелиться. Я ревел и выл ещё минут пять, что-то орал, но двигаться не мог. И лишь тогда, когда ярость ушла, оставив после себя трясущиеся в судороге конечности и ощущение полного опустошения в душе, когда я безвольно повис на руках, в голос плача, вперед вышел Толстый.

— Вот видишь, Шиманьский, и на тебя управа нашлась! И ничего ты больше нам не сделаешь. — Он с силой ударил под дых. Я судорожно задвигал ртом, пытаясь вдохнуть воздуха, но ничего не получалось. — Ай-яй-яй! Наш великий император плачет! — обратился он к публике. Я чувствовал, как слезы текли и текли по лицу, не переставая. Сами по себе, я их не контролировал. — Как работать языком — он герой. Император. А как отвечать за базар — сразу нюни пустил. — Снова удар. — Может, попросишь прощение? Извинишься? За плохое поведение? А? Я тебя прощу! Чего молчишь?

Толстый подошел вплотную и наклонился к моему лицу. Дружки ослабили хватку, давая мне возможности наконец-то вдохнуть.

— Давай, Шиманьский, извиняйся. Мы все тебя слушаем. — Затем отошел в сторону, всем своим видом показывая, в каком он нетерпении.

Унизить меня решил? А вот не выйдет. Я, превозмогая боль во всем теле, смог выдавить:

— Идддиии наааахх…

Толстый взревел, словно раненый бык. Удар. Ещё удар. Удары посыпались на меня градом! Он бил меня кулаками, как грушу, по корпусу, по лицу! Остервенело, осатанело, вымещая накопившуюся злость…

…Очнулся я на земле, лёжа на спине. Надо мной нависал, заслоняя «дневной» свет, Кампос. Вокруг стояли дружки, как бы пресекая возможную попытку убежать. Я же не мог шевелиться, какой там бегать! Даже ползти не могу.

Бенито имел серьезный вид, серьёзнее некуда. Его лицо не выражало привычную насмешку над поверженным противником. Да, он сегодня победил, но всё ещё меня опасался. Типа, уважал, как достойного соперника? Скорее всего. А это хуже, чем если бы презирал — последствия иные. Медленно, растягивая слова, проговорил:

— Значит, слушай сюда, Хуанито!

— последнее слово он выплюнул с издевкой. — Я сегодня добрый. Живи. Но учти, это — последнее предупреждение. — Он тоже сделал паузу, обернувшись к публике, которой скопилось уже человек шестьдесят. — Ещё один косяк с твоей стороны, и ты больше не будешь здесь учиться. Я слов на ветер не бросаю. Всё понял?

Я многозначительно молчал, показывая этим своё к нему отношение.

— Я тебя предупредил. Всё, пойдём!

Он махнул рукой, и пошел в сторону парковки. Его дружки, перебрасываясь ехидными шуточками, направились следом. Толпа, стоявшая вокруг, потопталась ещё некоторое время, глазея на избитого меня, а затем медленно начала расходиться. Через четверть часа вокруг никого не осталось.

Я нашел в себе силы доползти до стены и прислониться, переводя дух, пытаясь прийти в себя.

— Ну, сколько тебе говорить, Хуанито, да не связывайся ты с ними! — рядом присел Хуан Карлос, тяжело вздыхая. — Как маленький. Что, трудно было промолчать?

— Ненавижу уродов! — только и смог выдавить я. Объяснять что-то такому приспособленцу, как он, бессмысленно. Тем более, сейчас.

— Ладно, держи вот. — Он протянул платок. — И вот. — Из его рюкзака появилась бутылка с водой. — Это от Николь. Она сообразительная. Сбегала.

— Та девушка? — оживился я. — Новенькая?

— Забей на неё! На неё виды у Толстого, — убито ответил он, отводя в сторону глаза.

— ???

— Потом сам всё спросишь и поймёшь. Об этом вся школа знает. — Хуан Карлос снова вздохнул. — Ладно, император, вытирайся и вставай, пошли. Мне тебя ещё до дома тащить, а это неблизко.

Почти тезка поднялся на ноги и отряхнулся…