Патриарх Гермоген

Странное наступало время! Ложь бродила по улицам Москвы, кичась роскошными одеждами и высоким званием. Правда боялась рта раскрыть, ибо лишнее слово могло стоить жизни. Обманулся ли народ насчет Самозванца в большинстве своем? Трудно сказать. Но так или иначе меньшинство, решившее служить ему и за страх, и за совесть, сноровисто замыкало уста правдолюбам. Многие, наверное, дивились в ту пору: при свете дня невозможно отличить белое от черного, кривду от честно сказанного слова! Правда обличаема ложью, так не ложь ли она сама, облачившаяся в одеяние правды?

Гермоген оказался в трудном положении. Церковная власть сменилась, и новый первоиерарх с восторгом приветствовал нового властителя.

Это одна из самых печальных страниц в истории Русской церкви. Иов, первый патриарх Московский, относился к Гермогену благожелательно. И он, конечно, знал правду об углицком деле, а потому не мог обманываться: к трону спешит враль, душегуб, изменник! Иов до последнего поддерживал Федора Борисовича. Но партия сторонников Самозванца была слишком сильна, мнение против Годуновых слишком крепко, а потому Иов, поступивший по чести и правде, подвергся поношению. Немногие поддержали его. Доверенные люди Лжедмитрия «патриарха Иова с престола свели, привели его в соборную церковь и начали с него снимать святительское платье. Он же, взяв с себя панагию, подошел к образу Пречистой Богородицы, который писал богогласный евангелист Лука, и начал со слезами у образа Пречистой Богородицы говорить: “О Всемилостивая Пречистая Владычица Богородица. Сия панагия и сан святительский возложен на меня, недостойного, в храме Твоем, Владычица, у честного образа Твоего, чудотворной иконы. Сею же [панагией] я, грешный, исправлял слово Сына Твоего Христа Бога нашего девятнадцать лет, сия православная христианская вера нерушима была; ныне же, грехов ради наших, видим на сию православную христианскую веру нахождение ереси. Мы же, грешные, молим: 'Умоли, Пречистая Богородица, Сына Своего Христа Бога нашего, утверди сию православную христианскую веру непоколебимо'“. И плакал много часов, и ту панагию положил у образа Пречистой Богородицы. Они же, те его [Гришки] посланцы, взяли его [патриарха] и положили на него черное платье, и вывели его из соборной церкви и посадили его в телегу, и сослали его в Старицу в монастырь Пречистой Богородицы, где он когда-то принял постриг»^{85}

. Патриарха может лишить его сана и тем более лишить архиерейства лишь церковный Собор. Таким образом, слуги Самозванца совершили беззаконие.

На место Иова пришел архиепископ Рязанский Игнатий, выезжий грек. Притом самую удобную для себя кандидатуру назвал духовенству Лжедмитрий, а судьба опозоренного и сосланного Иова представляла собой «намек» на то, как могут сложиться судьбы остальных архиереев, если они воле Самозванца не покорятся.

Владыка Макарий (Булгаков), церковный историк, дал этому эпизоду уничтожающую характеристику: «Одним из первых действий нового царя, показавшим, по-видимому, его заботливость о православной Церкви, но вместе и пренебрежение к ее уставам, было избрание нового патриарха. По церковному правилу избрание патриарха в России было предоставлено Собору русских святителей, а государю принадлежала только власть утверждать одного из избранных Собором кандидатов на патриаршество. Лжедимитрий поступил иначе: он сам избрал патриарха, и, как можно догадываться, еще прежде, чем вступил в Москву. Выбор его пал на Игнатия, архиепископа Рязанского. Это был грек, занимавший прежде архиепископскую кафедру на острове Кипре. Вынужденный турками бежать из отечества, он поселился в Риме и будто бы принял там унию. Но, наслышавшись о благочестии русского царя Федора Ивановича и об его благосклонности к греческим иерархам, в 1595 г. прибыл в Москву, прожил в ней несколько лет и с 1603 г. получил в управление Рязанскую епархию. Игнатий угодил самозванцу тем, что первый из русских архиереев открыто признал его царевичем Димитрием и с царскою почестию встретил его в Туле, а по своей расположенности к латинству, о которой легко могли проведать сопровождавшие самозванца иезуиты, представлялся самым надежным орудием для осуществления их замыслов в России… Царь приказал архиереям возвести Игнатия в сан патриарха, и Игнатий был возведен 24 июня, то есть спустя три-четыре дня по вступлении самозванца в Москву»^{86}. За это ничтожное время, конечно, ни на какой Собор архиереев со всей России созвать не успели бы. Кто из них и без того пребывал в столице, поставили Игнатия в сан, подчинившись приказу Самозванца.