Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович

Агафоник, автор послания к суздальскому архиепископу о единогласии, был москвич, а не суздалец. Это видно из следующих его слов: «якоже и в нынешнее настоящее время и у нас на Москвы в мирских церквах»... Он был не apxиepeй, а священнике, потому что, говоря о свящевниках, выражается: «мне подобнии», и особенно из заключительных слов послания, где автор, называя себя худоумным, «рабски творя метание к стопам честных ноге» архиепископа, заявляет, что хотя «ииколиже бо, святителю Божий, овца пастырем не бывает, ниже заяц льву», но в надежде на доброту святителя решился писать к нему. Кто был Агафоник, не знаем, такого лица не встречается между известными нам тогдашними московскими деятелями. Предполагаем, что это послание к Серапиону было написано или самим Стефаном Вонифатьевичем, или кем либо другим по его поручены, и рассылалось потом от его лица тем архиереям, от которых Стефан ожидал сочувствие его заботам о введении единогласия. К числу таких сочувствующих, но нерешительных архиереев, принадлежал в Серапионе. Это видно из того, что послание, с одной стороны, замечает, будто Серапионе, как слышно, не заботился о введении в церквах единогласия; с другой — в послании говорится: «твое же, святителю Божий, похваляю с радостию Христово подражательство по Христе и по церкви, в хвалу Богу воздаю, яко подкрепляеши церковников на благочинное и боголюбезное единогласное пение во святых Божиих церквах, внимание ради и пользы предстоящих православных народов». Очевидно, Серапион поощрял церковников к единогласию только частным образом и не решался открыто признать его обязательным. Что это послание могло быть прислано Серапиону Стефаном Вонифатьевичем, думать так дает право самый характер послания. Оно рассчитано убедить Серапиона, что единогласие основывается на св. Писании, на учении великих отцов церкви, на требовании и постановлении русского Стоглавого собора, на предписании русского первосвятителя и страдальца патриарха Гермогена. Наоборот многогласие является нарушением ясного учения Христа, Апостолов, св. отцов, постановлений соборных, и в самой русской церкви представляем, из себя недавнее явление, особенно развившееся и окрепшее только в смутное время. Многоглacиe представляет из себя «уставы нынешних мятежников и раскольников церковных «еретический шум» «поругательство Богу и второе Христораспинание, тела Его раздирание». Так писать о многогласии было вполне естественно горячему ревнителю единогласия — Стефану. Составителе послания, называя себя «и худшим и сквернейшим и всех окаяннейшим», будучи только священником, пишет однако к архиерею с большей властью и прямо, за нерадение о введении единогласия, выражает архиепископу свое порицание. «Или мниши убежати суда Божия?» спрашивает он Серапиона, и сурово напоминает ему, что такие нерадивые apxиepeи называются в Писании не пастырями, а волками. О себе, как силу и авторитет имеющий, автор говорит: «и о сем зелене болю душею, яко отдал еси паству свою волком на расхищение, пачеже церковь Божию в поругание мятежником». Очевидно писавший хорошо знал, что архиепископ обратит должное внимание «на зельное боление душею» писавшего и не отнесется к этому заявлению автора с пренебрежением, или полным индеферентизмом, как бы это могло быть, если бы автор не был сильный и влиятельный человек в Москве. Только Стефан Вонифатьевич мог таким тоном писать архиепископу: «всею силою и всею мощию должни суть apxиепископи и епископи имети стражбу о священных канонах божественных правиле, поручено бо есть им твердо соблюдати я...» из слов автора: «николи же бо, святителю Божий, овца пастырем не бывает, ниже заяц — леву; но ведая твое, святителю Вожий, ко мне нищему милостивное права человеколюбнаго, дерзнух известити и на память ти привести», видно, что автор — москвич, лично хорошо был знаком с архиепископом и пользовался его расположением, которое и ободрило его обратиться к архиепископу с посланием о единогласии. Нельзя не заметить и того, что если бы автор послания был заурядный москвич ревнитель, то зачем бы он стал с своими рассуждениями и доказательствами в пользу единогласия обращаться к архиепископу суздальскому, когда он мог направить свое послание прямо к патриарху, или даже к государю, как это и делали обыкновенно все московские ревнители. Иное дело Стефан Вонифатьевич. У него уже вышло (о чем скажем ниже), по вопросу о единогласии, столкновение с патриархом Иосифом, он знал, что для решения этого вопроса будет собран нарочитый собор, и он стал стараться найти среди apxиeреев таких, которые бы, убежденные его посланием, открыто стали на сторону единогласия. В лице суздальского архиепископа он, очевидно, хотел приобрести себе сторонника в вопросе о введении единогласия. Наконец нельзя не обратить внимания и на то обстоятельство, что это послание Стефана к архиепископу Серапину находится в тесной связи с известной челобитной государю патриapxa Иосифа (она напечатана в приложении к нашей книге: Патр. Никон) на Стефана Вонифатьевича, в которой Иосиф от лица всего собора жаловался государю, что Стефан говорил, «будто в московском государстве нет церкви Божии, а меня, богомольца твоего, называл волком, а не пастырем; також называл и нас, богомолецев твоих, митрополитов, и apxиепископов, и епископа, и весь освященный собор бранными словами, и волками и губителями, и тем безчестил». В послании к Серапиону apxиepeи, за допущение многогласия, и приравниваются именно к волкам и губителям, отдающим свою паству волкам на расхищение, а церковь Божию в поругание мятежникам — многогласникам, причем самое многогласие, защищаемое патриархом Иосифом и его собором, называется расколом, еретическим шумом, вторым христораспинанием и под. (Послание к суздальскому архиепископу Серапиону о единогласии, находится в рукописном сборнике библиoтеки московской духовной академии, № 100, л.л. 321—341).