Паутина

— Привет, цыпленок! — ласково сказал он. Потом повернулся ко мне и хмуро кивнул головой. Он всегда так здоровался со мной, еще с самого первого раза — хмурый кивок и все, но я чувствовал, что он относится ко мне уже получше. В тот самый первый раз он смотрел на меня так, что я и вздохнуть боялся. Теперь я уже не чувствовал страха — мы стали почти друзьями. Он подолгу разговаривал со мной, иногда рассказывал об очень интересных вещах, и все же я часто ловил на себе его взгляд, внимательный, изучающий…

Только несколько лет спустя я понял, что для него значило — прийти домой и узнать, что ножку его Софи увидел не кто-нибудь, а Дэвид Строрм, сын Джозефа Строрма. Думаю, не раз ему приходило в голову, что мертвый мальчишка никогда не нарушит своего обещания молчать, даже если захочет… Может быть, я обязан жизнью его жене, миссис Уэндер? Может быть…

И еще я думаю, он раз и навсегда поверил бы мне и выкинул все сомнения из головы, доведись ему увидеть то, что произошло в нашем доме спустя месяц после того дня, как я познакомился с Софи.

Я тогда слегка поранил руку, вытаскивая занозу, и ранка кровоточила. Я зашел на кухню и, видя, что все домашние заняты, попытался сам перевязать себе ранку чистой тряпкой. Тут меня увидела мать. Она сразу запричитала, заохала, велела тщательно промыть ранку и сама стала перевязывать мне руку, бормоча, что я, как всегда, заставляю ее заниматься моей персоной в самый неподходящий момент. Оправдываясь, я случайно брякнул:

— Я и сам бы мог это сделать, будь у меня еще одна рука.

После этих, как мне казалось, ничего не значащих слов в кухне воцарилось гробовое молчание. Мать замерла, как статуя. В недоумении я оглядел всех, кто был в это время на кухне: Мэри с куском пирога в руке, двух работников, ждущих своей порции еды, отца, сидевшего во главе стола. Все молча уставились на меня. Постепенно с лица отца сошло изумление, губы сжались в жесткую прямую линию, челюсть выдвинулась вперед, брови сошлись на переносице.

— Что ты сказал? — медленно выговорил он.

Я хорошо знал этот тон, и мне стало страшно. Еще страшнее было то, что я совершенно не понимал, чем мог так рассердить его.

— Я… я с-с-сказал, что и с-сам бы мог… — выдавил я с трудом, заикаясь от страха.

Глаза отца сузились, и в них мелькнуло что-то, заставившее меня содрогнуться. Моя спина стала липкой от пота.

— И ты пожелал себе третью руку?! — все так же медленно и отчетливо выговаривая каждый слог, произнес он.

— Да нет же, отец, нет! Я только сказал если бы…

— Если бы у тебя была третья рука, ты бы мог сделать что-то. Так ты сказал?!

Я кивнул.

— Стало быть, ты пожелал

?!

— Да нет же, отец, нет! Я только сказал если…

Я был так напуган, что никак не мог объяснить ему. Я хотел сказать, что не имел в виду ничего плохого, но не находил слов. Язык прилип к гортани, и я молча стоял в ожидании кары. Взгляды всех домашних были обращены теперь на отца.

— Ты! Ты — мой сын, призывал дьявола, чтобы он дал тебе третью руку!! — прогремел он.

— Не призывал я никого! Я только…

— Замолчи! — он властно поднял руку. — Все слышали, что ты сказал! Не лги же теперь, не отягощай свой поступок еще и ложью!

— Но ведь…

— Не лги и отвечай мне правду: было ли в твоих мыслях недовольство той формой тела, которую тебе дал Господь? Той формой, которая есть его подобие?

— Я только сказал если бы…

— Ты богохульствовал! Ты поносил НОРМУ! Все здесь слышали это, и тебе нечего возразить. Знаешь ли ты, что есть НОРМА?

Я хорошо знал своего отца — возражать было бессмысленно и опасно. Он все равно не поймет, не захочет понять.

— НОРМА есть образ и подобие Господа, — скороговоркой пробормотал я.

— Выходит, ты знаешь! И зная, ты пожелал стать мутантом. Ты — мой сын, совершил кощунство! Здесь! Перед твоим отцом! Что есть мутант?!

— Проклятый Богом и людьми, — автоматически проговорил я давно вызубренные мною слова.

— Так вот кем ты хотел стать?! Ну, отвечай же!

Я опустил глаза и ничего не сказал — отвечать было бесполезно.

— На колени! — скомандовал отец. — Всем на колени и молиться!

Вместе со всеми я опустился на колени. Голос отца звенел у меня в ушах:

— Мы виноваты перед тобой, Господь! Мы плохо втолковали твои заветы этому несмышленышу и просим тебя: даруй нам прощенье!

Казалось, этой молитве не будет конца. Затем отец молвил: «Аминь», — и все поднялись с колен. Я тоже поднялся и услышал его строгий голос:

— Ступай к себе и молись. Молись о милосердии Божьем, которого ты не заслуживаешь, но которое господь по своей милости, быть может, все-таки дарует тебе! Ступай! Я приду к тебе позже.

Ночью, когда боль в спине после отцовского визита понемногу утихла, я долго еще не мог заснуть от терзавших меня мыслей. Я ведь знал, что на самом деле не желал себе никакой третьей руки, но… А если бы даже и пожелал? Что здесь такого? И если даже на миг подумать об этом — кощунство, то каково же тогда иметь нечто подобное… Например… Например, лишний палец на ноге!

Наконец я заснул. И мне приснился сон.