Паутина

Люди, готовившие покушение на Лыкова, проявили сноровку и разбежались. Удалось взять только тех двоих, что проникли в театр. У обоих при себе обнаружились финские ножи. А городовому на углу врезали по голове… Бедолага попал в больницу, даже не увидев, кто к нему подкрался.

Ольга Дмитриевна ни о чем не догадалась и обругала мужа за то, что он опять напился. Сыщик отвез ее домой и вернулся в участок допрашивать пленных. Но те лишь огрызались в ответ. Зашли пива попить в буфете, никого не трогали… Финки зачем? А ты пробовал, ваше благородие, ночью по Выборгской без ножика ходить? Опасно это. Завели для самообороны. Два месяца арестного дома? Ну, сатрапы!

Утром статский советник доложил о происшествии Белецкому, и тот повел его к Джунковскому. Сыщик подробно рассказал всю историю с «иваном ивановичем», с самого начала, с перехваченного им в Иркутске бюллетеня с голосами. Генерал выслушал, вопросов задавать не стал, а приказал привлечь к дознанию сыскную полицию градоначальства. Он лично телефонировал Драчевскому и попросил «поберечь статского советника Лыкова». Этим история и закончилась. Мировой судья вынес приговор, двое фартовых ненадолго сели за решетку отдохнуть.

Лыков быстро получил возможность поквитаться с противником. Адамова Голова сообщил: ближайшей ночью Паша-паша навестит резбенно-иконостасную мастерскую на Амбарной улице. Взяв помощника, статский советник расположился в квартире филерского пункта напротив. Топтунам строго-настрого приказал сидеть и не высовываться. Только если Лыкова с Азвестопуло убьют, филерам разрешалось вылезти из норы. Сам факт наблюдения до последнего следовало хранить в тайне.

Сыщики так и не заметили, как Запрягаев попал в мастерскую. Зато они увидели, как он оттуда выходит в третьем часу ночи. Да еще не один, а с сообщником. В результате статский советник и коллежский асессор отправились выслеживать добычу. Уголовные сразу свернули в Херсонский проезд. Там продолжать наблюдение стало затруднительно. Полицейские вынуждены были увеличить дистанцию – и чуть не упустили бандитов. На углу Херсонской улицы и Перекупного переулка сыщики и преступники неожиданно столкнулись лоб в лоб. Лыков услышал щелчок взводимого затвора и не стал медлить: выстрелил навскидку. Рядом бабахнул Азвестопуло. Один из преследуемых рухнул на мостовую. Второй сунул руку в карман, но явно запаздывал.

– Це-це-це… – предостерегающе сказал Сергей. – Медленно вынул грабки.

– Я что… я вот… – сказал человек и поднял руки вверх. Только теперь Алексей Николаевич разглядел его лицо. По приметам, это был сам Запрягаев. Кого же тогда свалили сыщики? Он подошел, наклонился. Подстреленный уже умирал, корчась в конвульсиях.

– Кто это? А, батюшки… Вот и отдали должок.

– Кому отдали? – забеспокоился Азвестопуло. – Алексей Николаич, кого мы грохнули? И что на это скажет человек в белой шапке?

– По приметам судя, это Жукевич-Стоша. Помнишь? Который нам под ноги бомбу кинул. Без гвоздей.

– А…

Коллежский асессор обыскал пленника, отобрал два револьвера и толкнул его вперед:

– Пошли, уважаемый. Ты ведь Паша-паша?

Тот промолчал. Лыков не стал цепляться:

– Пусть его судебный следователь разговорит, наше дело маленькое. Но по всем приметам – Запрягаев… Вынимай свою дудку.

Сергей свистком вызвал городовых. Труп Жукевича – если это был он – отвезли в полицейский морг. А Запрягаева – если сыщики не ошиблись – доставили на Фонтанку, 16, и посадили покамест во внутреннюю тюрьму. Утром Белецкий повел Лыкова к товарищу министра. Статский советник немного нервничал. Предыдущий министр топал на него ногами за сломанное арестанту ребро и грозил сжить со свету. И ведь едва не сжил. Как сейчас генерал отнесется к тому, что один из подозреваемых застрелен?

– Докладывайте, – потребовал Джунковский.

Сыщик рассказал. Ночь, ни черта не видать; они с Азвестопуло чуть не упустили бандитов. А потом вдруг столкнулись с ними нос к носу, и один взвел пистолет. Оставалось только стрелять на опережение.

– Это точно анархист Жукевич-Стоша?

– Точно, – подтвердил Белецкий. – Опознан сообщниками. На нем десятки ограблений, в том числе с убийствами.

– А и черт с ним, – заявил Джунковский. – Лыков с Азвестопуло действовали по обстановке. Наградить обоих!

Сыщикам выдали по восемьдесят целковых. Алексей Николаевич отдал свою часть греку – тому нужнее. Из головы у статского советника не выходило, как он держал в руках оболочку для бомбы, которую кинул в них анархист. Рубленые гвозди разорвали бы сыщиков в клочья… Но Жукевич навинчивать оболочку не стал. А Лыков с Азвестопуло за это всадили ему в грудь по пуле…

Через день прямо в департамент явился адвокат и потребовал встречи со статским советником. Тот вышел в вестибюль. Подошел человек, больше похожий на абрека, нежели на присяжного поверенного: рослый, быстрый, с хищным лицом. Протянул мускулистую руку:

– Я Аванесян, звать Сурен Оганесович.

– Алексей Николаевич Лыков. Я о вас слышал.

– Поговорим?